Центр Консервативных Исследований -

1. Первая статья в газете “День”

2. Рассадник системного зла

3. Новая шпионская поросль

4. Под занесенным томагавком врага

1. Геополитика как операционная система

Как геополитическая реальность отражается в политической жизни современной России? Какими будут пути развития евразийских тенденций в ближайшем будущем?  При взгляде на эти проблемы необходимо постоянно иметь в виду, что геополитические тенденции не всегда жестко совпадают с конкретными политическими силами или отдельными деятелями. Они могут распределяться и действовать через совершенно неожиданные факторы и различных личностей на различные сектора политической палитры.

Геополитика и ее закономерности воздействует на политическую жизнь не прямо – как партия, лобби или законченное политическое учение – но косвенно, как фон, как контекст, как совокупность объектинвых (внешних и внутренних) факторов. 

Так базовый язык программирования в значительной степени предопределяет структуры программ, на нем написанных и его использующих. Геополитика и есть такой базовый язык операционной системы, производными которой являются конкретные политические учения и позиции.

Сплошь и рядом сами участники политического процесса склонны приписывать влияние этой фоновой, подспудной геополитической системы обычной исторической случайности, совпадением или недпредсказуемым поворотом событий. На самом деле, геополитическая логика имеет свою законченную структуру, свои закономерности. Поэтому для геополитика естественным и само собой разумеющимся представляется то, что для «просто политика» кажется случаем, «сюрпризом» или роком.

Но если основой компьютерного языка явлется двоичный код 1- 0, то геополитическая система оперирует с иной парой: евразийство – атлнитизм, суша – море, континент - остров.

Итак, как влияет базовая пара «евразийский импульс – атлантистский импульс» на ту картину политической жизни, которую мы получили после декабрьских выборов и отставки Ельцина?

Евразийский импульс является  Единицей нашей системы, нашим положительным полюсом исторического бытия, нашей Правдой и нашим Светом в противоположность атлантистскому Нулю, полюсу неправды и ненашей тьмы.

Характерно, что в точности  такую картину, правда  с обратным оценочным знаком, рисуют и наиболее последовательные и проницательные стратеги Запада, геополитики-атлантисты. Либо-либо. Не мы придумали эти правила, в них воплотилась какая-то неведомая для обычного малого рассудка тайна исторической предопределенности.

Это основной закон геополитики, хотим мы этого или нет.

Элементы (подчас противоречивые) евразийства  есть у ОВР Примакова-Лужкова, но есть и у ЛДПР Владимира Жириновского. В свое время  к евразийству обращались и другие как откровенно проправительственные (Попов, Станкевич, Лобов, Скоков и т.д.), так  и крайние оппозиционные силы (ФНС, НПСР и т.д.).

Евразийский импульс в самом общем смысле выражается как осознание преемственности современной России предшествующим этапам русской истории, уверенность в существованиии у России своего особого культурного и цивилизационного пути, а также в стремлении расширить и укрепить стратегически зону нашего континентального присутствия.

Факторы, подталкивающие разных политиков к евразийству, не сводятся только к их субъективным предпочтениям, к их национальным симпатиям, к их произвольному патриотизму. К этому объективно подводят как внутренние, так и внешние факторы. Внутренние – психология народа, сформировавшегося как евразийская общность со всеми вытекающими последствиями и  инсктинктивно симпатизирующая державной линии в политике, в какой бы форме она ни проявлялась. 

Извне постоянно поступают противоположные, враждебные нам геополитические импульсы – в виду политического, идеологического, экономического и стратегического давления атлантистского лагеря, что заставляет ответственных деятелей Государства  (да и обывателей, реально столкнувшихся с Западом) поневоле занимать критическую в отношении него позицию. 

Запад верен своей геополитической атлантистской логике, своему полюсу в  кодировке геополитической операицонной системы, которую прекрасно осознает и от которой никогда не отступает. Таким образом, своим постоянным и однонаправленным давлением он заставляет руководство России, рано или поздно начинающих тяготиться таким диктатом, занимать противоположные геополитические позиции. А это и есть евразийство, «многополярный мир» и т.д.

Какими бы партийными и клановыми интересами ни руководствовались бы российские политики нового столетия, общим центром тяжести останется для них именно евразийская ось, совпадающая с нашей национальной судьбой, воплощающая в себе ее непрерывность, связь времен, земель и глубинных психологических архетипов.

Любой ответственный русский политик, лояльный своей стране, либо «уже евразиец», либо «пока еще не осознавший себя евразиец». 

Аналогично (но, естественно, с обратным знаком, ставя во главу угла Россию, Вотсок, Евразийскую цивилизацию) должны были бы поступать и все партии России, солидарные между собой в достижении общей евразийской цели, но предлагая различные методы ее достижения. 

Однако сегодня Россия переживает сложный процесс смены идентификационных парадигм. Советская модель, в которой евразийский импульс выразился в последнем столетии русской истории, меняется на некое иное, еще не до конца сформулированное, проявленное, осознанное устройство. И пока неясно, какие окончательные формы примет эта новая национально-государственная организация нашего политического и исторического бытия. 

Травматизм краха советской структуры породил переходный, но крайне опасный феномен национального самоотрицания, пораженчества, готовности вообще отказаться от нашей самобытности. Это особенно страшно проявилось в первые годы реформ, когда абсурдный, с точки зрения геополитики, «российский атлантизм», «русофобия» и «проамериканизм» стали чуть ли ни нормой государственной системы и «полит-корректности». Это «западническое» направление на глазах рушится, и все реформаторские силы, которые хотят остаться в большой политике, волей-неволей вынуждены теперь обращаться – хотя бы внешне – к «патриотической» риторике, пусть к суррогатному и поддельному, но «евразийству». Но все же инерция переходного саморазрушительного периода все еще велика, и поэтому окончательное вправление всей политической жизни в рамки евразийской парадигмы только предстоит.

В такой переходной ситуации (и особенно с учетом ухода с политической арены Бориса Ельцина, который символически олицетворял собой наименее удачный, катастррофический, целиком разрушительный период губительного реформаторства) на повестке дня может стоять вопрос о формировании особой ЕВРАЗИЙСКОЙ ПЛАТФОРМЫ, которая могла бы объединить в себе представителей самых разных парламентских и непарламентских политических и общественных структур.

ЕВРАЗИЙСКАЯ ПЛАТФОРМА могла бы стать своего рода зоной согласия всех ответственных политических сил нашего общества, центром взаимокоррекций  наиболее серьезных аспектов политической деятельности. Под эгидой этой ЕВРАЗИЙСКОЙ ПЛАТФОРМЫ могли бы объединиться во имя державности  и правые и левые, и социалисты и рыночники, согласные при этом с основным постулатом: никакие внутриполитические разногласия не должны приводить к дестабилизации Российского Государства, наносить ущерб его безопасности, ослаблять наш стратегический и цивилизационный суверинитет, нарушать социальную стабильность в обществе.

Формирование ЕВРАЗИЙСКОЙ ПЛАТФОРМЫ позволило бы вначале маргинализировать, потом изолировать и позже окончательно изжить те политические сегменты российского обещства, которые совершенно свободны от лояльности нашему народу, нашему государству, будучи готовыми принести в жертву личным, партийным или клановым интересам основополагающие ценности России как самостоятельного субъекта истории.

Перед президентскими выборами ЕВРАЗИЙСКАЯ ПЛАТФОРМА могла бы стать инстанцией, предотвращающей политическую борьбу в разрушительное, антигосударственное действие. К примеру, в силу того, что выборы проходят в условиях войны, мог бы быть установлен на мораторий на критику правительства и силовых ведомств с абстрактно пацифистских, запрет на «пропаганду пораженчества».

Лидеры, социальные проекты, экономические программы, политические лозунги и уставы могут свободно конкурировать между собой в парламентских и иных формах.  Но ни один серьезный политический деятель или партия, претендующие на ответственность,  не должны выходить за рамки такой ЕВРАЗИЙСКОЙ ПЛАТФОРМЫ.

К ЕВРАЗИЙСКОЙ ПЛАТФОРМЕ логично было бы примкнуть «Единству», КПРФ, ОВР, ЛДПР, аграриям,  группам «Регионы России», многим независимым депутатам и даже тем деятелям СПС и «Яблока», которые подтвердили бы солидарность с судьбами Родины, формально отказавшись от былых «атлантистских иллюзий или заблуждений». 

Аналитическим инструментом ЕВРАЗИЙСКОЙ ПЛАТФОРМЫ мог бы стать  «Центр Геополитических Экспертиз», работающий одновременно с Администрацией Президента, Правительством РФ, Советом Федерации и Государственной Думой. Этот центр мог бы выполнять функции объективной оценки масштабных экономических, социальных и политических проектов и начинаний исходя  из глобальных геополитичиских интересов Российского Государства, не взирая на чины и на лица прослеживая, не наносит ли тот или иной план или проект вреда геополитике страны.

Кроме того, ЕВРАЗИЙСКАЯ ПЛАТФОРМА как нельзя точно соответствовала бы базовой политической реальности, необходимой для выработки новой модели Национальной Идеи России, для приведения к общему знаменателю тех проектов и планов, которые предлагают все общественно-политические силы, искренне преданные России, но не как «простому Государству», «одному из..», но как особой цивилизации, самобытному стратегическому, культурному и духовному континенту.

Национальная Идея не может родиться в каком-то одном движении, не может быть сформулирована каким-то одним автором или коллективом авторов. Она является из живого чрева национальной истории. Но определенные общесвтенные институты вполне способны помочь ей появиться на свет, свободно и суверенно.

Кавказ является традиционной сферой противостояния русских и западноевропейских геополитических интересов. Войны за контроль над Кавказом и Закавказьем велись на протяжении последних трехсот лет между евразийским полюсом (Москва) и атлантистским полюсом (западная Европа, особенно Англия). Смысл позиционной геополитической войны состоял в следующем: Россия стремилась выйти к теплым морям, к Югу, к Индии и Индийскому океану, Англия стремилась всячески противостоять этому. Кавказские войны, Крымская война, все русско-турецкие и русско-иранские войны имели именно этот геополитический смысл. С обратной от России стороны всегда находилась Англия. Эта же картина столкновения на Кавказе русско-английских интересов была и вначале ХХ века и в послереволюционные годы.

Царская и позже Советская Россия, понимая центральное значение этого региона, сумела в целом решить геополитическую ситуацию в свою пользу, и добилась победы на среднестратегическом уровне: укрепления контроля над Восточном побережьем Черного Моря и над большей частью Каспия. Хотя задача максимум — выход к Океану, так и не была решена. Последняя стратегическая операция в этом направлении — вторжение в Афганистан — закончилась катастрофой.

В ХХ веке особым значением стал обладать фактор нефти, как движущей силы индустриальной цивилизации. И в этой перспективе традиционно ключевое значение кавказского региона стало еще более центральным за счет Каспия. По своим запасам Каспийский регион является вторым после Саудовской Аравии.

С середины ХХ века многовековой дуализм между Россией и Западом (особенно Англией), называемый в геополитической науке дуализмом “евразийство- атлантизм”, воплотилось в противостоянии двух сверхдержав СССР — США. Следовательно, проблема кавказского региона и прилегающих к нему территорий оказалась частным случаем глобального противостояния.

Это противостояние никуда не исчезло и после распада СССР, но, напротив, обнаружилось со всей наглядностью именно его геополитическое (а не только идеологическое или политэкономическое) содержание.

Все перестроечные и постперестроечные конфликты в этом регионе были выражением столкновения двух глобальных геополитических сил, которые прямо или косвенно стояли за более мелкими действующими лицами социальных, религиозных, идеологических и этнических усобиц.

Любое рассмотрение кавказского региона в геополитической системе координат предполагает конечное сведение всей многосложной картины реальной расстановки сил к глобальному геополитическому дуализму, к столкновения всегда и во всем противоположных геополитических интересов России и США (шире стран Северо-Атлантического Союза).

Исходя из геополитического дуализма можно легко сформулировать конечную геополитическую цель и евразийцев и атлантистов в кавказском регионе. Задачей Евразии является укрепление центростремительных тенденций, сохранение всего этого пространства под стратегическим контролем Москвы, создание устойчивой конструкции, продолжающей геополитические традиции царской и советской России, всегда находившей возможности через гибкую систему контроля и многофакторную методологию сохранять и укреплять свое влияние и свое стратегическое присутствие.

Атлантисты заинтересованы в прямо противоположном. Прямые геополитические интересы США состоят в том, чтобы вывести всю зону из-под влияния Москвы, нарушить устоявшуюся геополитическую систему, перекроить кавказскую территорию с тем, чтобы Запад смог извлечь из этого максимальную стратегическую выгоду.

В американском плане есть две стадии: разрушительная и созидательная. Первая предполагает дестабилизацию Кавказа, разрушение системы баланса сил и приводных ремней стратегического контроля Москвы. Здесь предполагается использование самых разнообразных факторов, часть из которых используются чисто прагматически и не имеют ничего общего с теми силами, которые будут приоритетно поддерживаться на следующем этапе. Этот второй этап будет заключаться в стабилизации ситуации, но уже в качественно новой обстановке, когда ключевые позиции в регионе будут сосредоточены в руках либо прямо проамериканских либо опосредованно служащих антлантистским интересам сил.

Москва, соответственно, должна ориентироваться на симметричную модель: в первую очередь необходимо всячески поддерживать хоть хрупкое, но равновесие, противодействуя первой фазе атлантистского плана. Но так как в реальной ситуации процессы идут в разрушительном ключе, то по мимо чисто охранительной стратегии, Москва должна подстраиваться под уже начавшиеся разрушительные процессы, не пассивно, но активно противодействуя им, пытаясь разрушить операции противника, смешать ему карты, привнести деструктивный элемент в те систему и структуры, которые начинают им создаваться. Кроме того, уже отчужденные от Москвы регионы Кавказа (три страны СНГ и Чечня) должны стать ареной активной геополитической деятельности, направленной на блокирование там атлантистских импульсов, подрыва проамериканских групп влияния и организаций, на дестабилизацию социально-политического положения, особенно в тех случаях, когда начинают отлаживаться позитивные связи местных политических и экономических элит с США и их стратегическими партнерами.

Основной угрозой безопасности России является отсутствие однозначной политической формулировки идентификации “геополитического противника”, что только и может сделать доктрину национальной безопасности полноценной, не противоречивой и действенной. Политическое руководство РФ должно однозначно и документально (в той или иной форме) утвердить тот очевидный геополитический факт, что нашим главным противником является США, атлантизм и его стратегические партнеры, и что все остальные страны, народы и группы рассматриваются исключительно как нечто промежуточное, как поле столкновения интересов двух объективных цивилизационных и геополитических полюсов — Евразии и Мирового Острова (США, НАТО).

Следовательно, вся кавказская проблема приобретает в геополитическом срезе новое измерение.

Центром геополитической активности на современном Кавказе сегодня является Чечня. Это образование является символом и индикатором всей гаммы геополитических и стратегических трансформаций в регионе, динамическим центром перемен.

Весь современного чеченского конфликта повторяет исторические константы кавказской геополитики. Небольшие архаичные горские народы, под непосредственным окормлением Турции ведут геополитическую кампанию против России-Евразии в интересах атлантизма (ранее Англии, сегодня США). Все дело усугубляется еще и тем, что и в самой современной России, как этот ни парадоксально, очень сильно откровенно атлантистское (русофобское) лобби, которое выступало открыто на стороне Чечни в период русско-чеченской войны. Затихнув сегодня, оно никуда не исчезло.

Чечня стала детонатором разрушения “русского мира” в регионе Кавказа, повторяя путь Армении, Грузии и Азербайджана на последних этапах СССР. Но так как в настоящее время эти страны СНГ оказались в положении самостоятельных государств, то это уже прошлое. Чечня же являет собой образец грядущих разрушительных этапов, касающихся непосредственно РФ.

Главной стратегической задачей чеченской войны было отторжение части российских территорий от Центра, создание беспокойной конфликтной зоны, с аморфной государственностью. При этом атлантисты опирались на все силы, объективно заинтересованные в сепаратизме без особых различий.

На самом деле, эти антироссийские силы в Чечне делились и делятся на две составляющие: проамериканское лобби, связанное с официальной Анкарой и “ваххабитами” Саудовской Аварии, и на местных националистов, опирающихся скорее на Иран, суфизм, турецкую фундаменталистскую оппозицию. Обе силы солидарны в антирусской ориентации, и поэтому на первом этапе были в равной степени поддержаны Западом, но постепенно — и особенно в будущем, когда речь зайдет о выгоде Запада в нормализации ситуации в регионе — предпочтение все более будет отдаваться “ваххабитам”. “Атлантистами” в Чечне являются Мовлади Удугов, Ваха Арсанов, Салман Радуев и т.д. Они ориентированы на саудитов (по логике веще их кураторством должно заниматься прямая резидентура ЦРУ). Противоположным полюсом — “автохтоны” или “проиранцы” — являются сам Масхадов, Шамиль Басаев, Ахмад Кадыров. Этот второй полюс рано или поздно выступит в качестве фактора, препятствующему установлению “американского порядка” в регионе.

Этот внутричеченский расклад лобби, связанных с геополитикой, в качестве модели простирается и на иные пространства кавказского региона, где существуют вполне аналогичные силы. Только в одних секторах еще сохраняется по инерции прямое влияние Москвы (эту функцию выполнял ранее в самой Чечне Доку Завгаев), а в других остались только два глобальных фактора. При этом можно констатировать постоянное снижение значения прямого москвоцентризма и повышения значения именно этих сепаратистских в целом тенденций, одна из которых будет поддержана атлантистами в будущем, а другая обречена на искоренение после окончания процесса дестабилизации и отрыва этих территорий от России.

Грузия, Азербайджан и Армения являются важным компонентом геополитической картины Кавказа, и на их примере можно заметить некоторые объективные закономерности того пути, по которому еще только придется пройти другим народам Закавказья.

Христианская Армения, начав с проатлантистской политики “независимости от Москвы”, воспроизводя историю начала века, когда армяне предпочли большевистской Москве “белую” атлантистскую Антанту, быстро осознала все минусы своего геополитического местонахождения в окружении исламских государств при отсутствии выхода к морю и качественных безопасных путей сообщения, и заняла однозначно промосковскую стратегическую позицию. Вместе с тем активно развиваются региональные связи с Ираном, что вытекает из общей антиатлантистской евразийской концепции оси Москва-Тегеран.

Православная Грузия более всего была ориентирована антирусски, но и здесь мало помалу религиозно-геополитическая рефлексия пробуждается, и осознание необходимости альянса с Евразией дает о себе знать.

Сложнее всего с Азербайджаном, который, будучи наиболее “просоветской” и “промосковской” республикой в то время, когда в Армении и Грузии кипели антимосковские страсти, в настоящее время ориентирован преимущественно на Турцию и напрямую на США. Ваххабитское влияние здесь минимально, так как азербайджанцы — шииты, но атлантизм поддерживается через политическое, этническое и экономическое посредство Анкары. Напряженности с Ираном способствует также проблема Южного Азербайджана, находящегося на иранской территории.

Мы можем рассортировать различные политические силы кавказского региона, включая целые народы и страны по геополитической шкале.

Есть инерциально промосковское лобби, поддерживаемое выходцами из регионов, занявшими крупные посты в федеральных структурах — персоны наподобие Абдулатипова, Хасбулатова и т.д. — и основывающееся на старых советских лидерах. В исламской среде эта тенденция неуклонно идет на убыль, хотя и с разными темпами. Но в христианских странах и анклавах помимо инерциального остаточного русофильства замечаются и новые тенденции, основанные на актуальном осознании всей сложности геополитического пребывания в чуждом религиозно окружении. Яснее всего это видно в Армении и Осетии, более расплывчато — в Грузии.

Второй тип — национал-сепаратизм с опорой на автохтонность и с ориентацией на незападный, “традиционалистский” путь развития. Это наиболее “пассионарная” часть региональных лидеров, ориентированных против всякого универсализма — будь-то русского или американского. Как правило, это мусульмане-фундаменталисты суфийской или филошиитской ориентации, с явными симпатиями к Ирану и определенной антипатией к “арабскому исламу”.

Третий тип — кавказский сепаратизм с ориентацией на Запад, Саудовскую Аравию и официальную Турцию, причем моралистический суннитский “ваххабизм” здесь вполне может соседствовать с либерал-демократическими откровенно атлантистскими темами.

Стратегия России на Кавказе должна учитывать общий геополитический контекст. В данный момент происходит активный слом одной модели влияния и контроля над регионом и возникает насущная потребность в другой модели. Эта новая модель помимо традиционной методологии поощрения пророссийских настроений у региональных элит и игре на внутренних противоречиях, должна учитывать совершенно новую, не существовавшую ранее ситуацию — необходимо различать два вида сепаратизма, из которых один является абсолютно неприемлемым и отрицательным как в краткосрочной, так и в долгосрочной перспективе, а второй, напротив, может быть в долгосрочной перспективе использован в положительном для Москвы ключе.

Иными словами, наши сегодняшние противники — сепаратисты “традиционалисты”, “фундаменталисты” проиранской ориентации — могут быть использованы в дальнейшем для геополитической пользы России.

Дагестан является тем стратегическим пространством, которое будет являться следующими этапом отделения кавказского региона от Москвы. Многонациональный состав Дагестана, сложнейшая система этнического баланса в управленческих структурах республики, крайне дисбалансированное сочетание между недоразвитым промышленно-хозяйственным комплексом (Дагестан на втором месте по степени зависимости от бюджета от центра среди всех республик и областей РФ) и теневым контрабандным “икорным” бизнесом (который в значительной степени контролируют братья Хачалаевы, застрельщики сегодняшних смут), все это делало ранее Дагестан территорией, в высшей степени зависимой от Москвы и потому крайне лояльной, консервативной. Сепаратистские тенденции в Дагестане были проявлены поэтому менее всего. Но те же самые факторы, которые служили до некоторого момента гарантией лояльности, могут стать при определенных обстоятельствах факторами дестабилизации. Как только критический барьер будет нарушен, хрупкая гармония рискует превратиться в кровавый ад.

Для современной Чечни именно Дагестан является главной стратегической целью в реализации полного сепаратистского плана по выведению Кавказа из-под влияния Москвы. В этом солидарны между собой все чеченские лидеры и “ваххабиты” и “традиционалисты”. Шамиль, с которым связана героическая история борьбы кавказцев против Москвы, был аварцем (самый многочисленный этнос Дагестана), а наличие выхода на Каспий открывает Грозному новые стратегические горизонты. Поэтому Чечня является постоянным вектором воздействия на Дагестан в одном направлении — в направлении его отделения от России.

Есть несколько направлений в работе руководства Чечни в отношении Дагестана.

1) Первый — этнический. Агитация чеченцев-акинцев из Ауха за отделение и присоединение к Чечне. Этой линии придерживаются Удугов, Яндарбиев и “Черный Хаттаб”, недавно вступивший в конфликт с официальным Грозным. Однако, очевидно, что такая позиция недальновидна, поскольку настраивает остальные дагестанские этносы (аварцев, даргинцев, кумыков, лакцев, лезгин и т.д.) против Чечни. В этом смысле, следует ожидать, что и “ваххабитское лобби” постарается втянуть Дагестан и его политические силы в более интегральный проект, контуры которого пока не ясны, но следует предположить, что в центре его станет идея “объединенного суннизма”, “чистоты ислама” (а ля “талибы”). Параллельно этому вероятно влияние Турции особенно на тюрков (кумыков) в том же направлении.

2) Второй — “фундаменталистский “. Эту концепцию развивает Шамиль Басаев, апеллируя к более общему геополитическому проекту создания “Общекавказского исламского государства”, антирусского и антизападного одновременно, ориентированного на Иран и представляющего собой самостоятельное геополитическое образование. Здесь речь идет о выстраивании сложной политической системы взаимодействия с дагестанскими политическими силами, особенно с аварским “Народным Фронтом имени имама Шамиля” в целях объединения “традиционного” суфийского, кавказского ислама в качестве консолидирующего элемента новой геополитической конструкции.

Важнейшее геополитическое значение имеет фактор каспийской нефти и соответственно нефтепровода. Стратегические планы США сводятся к тому, чтобы организовать геополитическую зону, соединяющую Каспий с турецким побережьем Черного моря, причем эта зона должна быть неподконтрольной ни РФ, ни Ирану. Это предполагает создание “Кавказского государства” или нескольких государств, под турецким или непосредственно американским влиянием.

Это предполагает дальнейшее втягивание Азербайджана в зону влияния Турции по этническому (расовому) признаку. Грузия должна войти в проект через свою политическую элиту и прозападный клан Шеварднадзе. Остальные кавказские народы — через распространение “ваххабитского” ислама, завязанного на Саудовскую Аравию.

Конфигурация трубопровода или ряда трубопроводов предполагает в таком случае вывод каспийско-черноморской зоны из-под влияния России. Это является важнейшей геополитической задачей США, так как мировые запасы нефти строго ограничены, а именно через контроль над нефтью и ее транспортировкой в развитые страны, США удается сохранять мировую гегемонию.

СССР не уделял особого внимания Каспийской нефти, предпочитая развивать месторождения на Севере Евразии, поэтому в настоящей ситуации контроль над Каспием и над каспийско-черноморским пространством, является стратегической задачей глобального противостояния атлантизма и евразийства.

Общая структура геополитического контекста всего кавказского региона диктует Москве границы ее стратегии.

Основным императивом этой стратегии является необходимость противостоять планам США и их сателлитам в этом регионе, т.е. противодействие всем проектам и трендам, могущим быть охарактеризованными как “атлантистские”. Именно это должно быть поставлено во главу угла. Атлантизму следует противостоять не только лобовым образом, но и через мнимое сотрудничество с ним под видом совместных “миротворческих” усилий.

Исходя из этого императива, следует закрепить позиции Москвы на Кавказе. Особенно надо учитывать те тенденции промосковской ориентации, которые складываются по новым силовым линиям, а не по инерции, сохранившейся с советского периода. В этом смысле, необходимо смотреть вперед и высчитывать те факторы, которые могут выполнять центростремительную функцию после возможного политического отпадения регионов от прямой зависимости от Москвы. Наилучшим примером может служить Армения, которая возвращается к пророссийской геополитической ориентации (являющейся, впрочем, исторической константой армянской политики) после определенного периода “русофобии” и сепаратизма.

Уже сейчас следует закладывать структурные сети в расчете на грядущие трансформации. Если создание “Кавказского Государства” станет реальностью, а этого нельзя исключить, сознавая стремление США (и соответственно Турции) добиться этого любой ценой (фактор нефти является здесь особенно значимым), Москве имеет смысл уже сейчас сориентировать в соответствующем ключе тех лидеров и представителей политических движений, которые в свою очередь в дальнейшем могли бы служить подрывными элементами в новом образовании относительно проамериканского и протурецкого курса. Речь идет о “фундаменталистской”, “суфийской”, “автохтонной” версии кавказского исламизма (и национализма), ориентированной на Иран и против США (Запада). Для этой цели имеет смысл кроме всего прочего использовать армянскую диаспору, укорененную в политической реальности Кавказа и прекрасно знающую поведенческие модели и мотивации региональных элит (свою эффективность армянские спецслужбы доказали в азербайджанских событиях, приведших к смещению Эльчибея).

Кроме того, имеет смысл сделать ставку на те этнические образования, которые оказываются в роли “козлов отпущения” при усилении приоритетно вайнахского (или аварского в Дагестане) влияния на Северном Кавказе, а также при повышении значения Азербайджана. В этих целях имеет смысл поддержать лезгинское движение и идею объединения лезгин Дагестана и Азербайджана в едином этническом образовании, а также умело контролировать осетино-ингушский конфликт и противоречия между чеченцами-акинцами и лакцами и кумыками в Дагестане.

Так как одной из главных сфер противостояния является нефть, то Москве следует заключить с Ираном политический и стратегический пакт, в соответствии с которым обе страны будут с двух сторон способствовать дестабилизации тех кавказских регионов, где сильно влияние Турции, “ваххабизма” или непосредственно США, и напротив стабилизации тех районов, где сильны позиции Ирана и России. Именно эти варианты трубопровода — Российский и Иранский следует обоюдно поддерживать с приоритетом прокладывания его через дружественные (в долгосрочной перспективе) РФ и Ирану геополитические образования.

Особо о Дагестане. Так как Дагестан является самой вероятной территорией кавказского конфликта в самом ближайшем будущем, то представляется незамедлительно организовать самое тесное сотрудничество российских и иранских сетей влияния для закладывания в эту неизбежную катастрофу особого сценария, который должен начинаться с выяснением позиций по Чечне. Ясное понимание российского и иранского руководства того обстоятельства, что только совместные и скоординированные усилия в этом направлении могут привести ситуацию к результату, выгодному Москве и Тегерану, позволят с двух сторон добиться искомого результата, и повернуть назревающую катастрофу в нужное нам русло.

Стратегическим партнером Москвы по контролю над разгорающимся дагестанским конфликтом должен стать Тегеран, а посредующей инстанцией исламский этно-традиционализм и суфизм, а также антиамериканский исламский интегризм.