КАРЛ ШМИТТ: 5 УРОКОВ ДЛЯ РОССИИ

Главным принципом философии права Карла Шмитта была идея о безусловном главенстве политических принципов надо всеми критериями общественного существования. Именно политика организовывала и предопределяла стратегию внутреннего и Все большее усиление давления экономических факторов в современном мире Карл Шмитт объяснял следующим образом: "Тот факт, что сегодня экономические противоречия становятся противоречиями политическими <...> свидетельствует лишь о том, что как и всякий другой вид человеческой деятельности, экономика может пойти по пути, который неизбежно приводит к политическому выражению".("Begriff des Politischen", cтр. 127)
Смысл такого утверждения, подкрепленного у Шмитта, разумеется, солидной исторической и социологической аргументацией, сводится в конечно счете к тому, что можно определить как теорию "коллективного исторического идеализма", где в качестве субъекта выступает не индивидуум, экономические законы, развивающееся вещество и т.д., а конкретный исторически определяемый социально единый н а р о д, сохраняющий сквозь разные формы и стадии своего экономико-социального существования качественное единство, духовную непрерывность традиции и органическую особой воли, динамической, но наделенной своими собственным законом. Сфера политики в понимании Шмитта становится воплощением воли народа, выражающейся в самых различных формах, которые относятся к юридическому, экономическому и социально-политическому уровням.
Такое определение политики идет в разрез с механистическими универсалистскими моделями структуры общества, которые преобладали в западной юриспруденции и философии права начиная с эпохи Просвещения. У Шмитта сфера политика связывается напрямую с двумя факторами, которые механицистские доктрины склонны были игнорировать: с конкретикой исторического народа, наделенного своей особой качественной волей, и с исторической спецификой того или иного общества или государства, традиции и прошлое которого, по мнению Шмитта, концентрируются в его политическом проявлении. Шмитт, таким образом, утверждая примат политики вводил в философию права и в политологию качественные, органические характеристики, заведомо неукладывающиеся в одномерные схемы "прогрессистов" — как либерально-капиталистического, так и марксистско-социалистического толка.
Теории Шмитта рассматривали политику, как явление "укорененное", "почвенное", "органическое".

Такое понимании политики необходимо России и русскому народу для того, чтобы адекватно распорядиться своей судьбой и не стать снова, как 7 десятилетий назад, заложником анти-национальной, редукционистской идеологии, игнорирующей волю народа, его прошлое, его качественное единство и духовный смысл его исторического пути.

Карл Шмитт в книге "Понятие Политики" высказал чрезвычайно важную истину: "Народ существует политически только в том случае, если он образует независимую политическую общность и если он при этом противопоставляет себя другим политическим общностям, как раз во имя сохранения своего собственного понимания своей специфической общности". Хотя эта точка зрения полностью расходится с гуманистической демагогией, характерной как для марксизма, так и для либерально-демократических концепций, вся мировая история, и в том числе действительная (а не прокламируемая) история марксистских и либерально-демократических государств, показывает, что именно так дело обстоит на практике, хотя утопическое, пост-просвещенческое сознание и не способно этот факт признать. В реальности, политическое разделение на "наших" и "ненаших" существует во всех политических режимах и во всех народах. Без этого разграничения ни одно государство, ни один народ, ни одна нация не смогли бы сохранить своего особенного лица, не смогли бы иметь своего собственного пути, своей собственной истории.
Трезво анализируя демагогическое утверждение о анти-гуманности, нечеловечности такой оппозиции, такоего деления на "наших" и "ненаших", Карл Шмитт замечает: "если некто начинает выступать от имени всего человечества, от лица абстрактной гуманности, это означает на практике, что этот некто высказывает таким образом чудовищную претензию на то, что он лишает всех своих возможных оппонентов человеческого качества вообще, объявляет их вне человечества и вне закона, и потенциально предполагает войну, доведенную до самых страшных и бесчеловечных пределов". Поразительно, что эти строки написаны в 1934 году, задолго до американского террористического нападения на Панаму или бомбардировок Ирака. А кроме того, о жертвах ГУЛАГ'а тогда тоже еще не было достаточно известно на Западе. Таким образом, к самым страшным последствиям приводит не реалистическое признание качественной специфики политического существования народа, которая всегда предполагает деления на "наших" и "ненаших", но именно стремление к насильной универсализации, к втискиванию наций и государств в клетки утопических концепций "единого и однородного человечества", лишенного всяких органических и исторических различий.
Отправляясь от этих предпосылок Карл Шмитт развил теорию "тотальной войны" и "ограниченной войны", так называемой "войны форм". Тотальная война является следствием универсалисткой утопической идеологии, отрицающей естественные культурные, исторические,государственные и национальные различия народов. Такая война чревата уничтожением человечества. Экстремистский гуманизм — прямой путь к такой войне, считает Карл Шмитт. Тотальная война предполагает участие в конфликте не только военных, но и мирного населения. Это — самое страшное зло. "Война форм" — неизбежна, так как различия между народами и их культурами неистребимы. Но "война форм" предполагает участие в ней только профессиональных военных и может регулироваться определенными юридическими правилами, которые некогда в Европе носили название Jus Publicum Europeum (Европейский Общественный Закон). "Война форм" — наименьшее зло. теоретическое признание ее неизбежности, за раннее предохраняет народы от "тотализации" конфликта и от "тотальной войны". Здесь уместно привести знаменитый парадокс Шигалева из "Бесов" Достоевского, который говорил "Исхожу из абсолютной свободу и прихожу к абсолютно ому рабству". Перефразируя эту истину применительно к идеям Карла Шмитта, можно сказать, что сторонники радикального гуманизма "исходят из тотального мира и приходят к тотальной войне". В справедливости замечания Шигалева мы имели возможность убедиться в течении всей советской истории. Убедиться в правоте Карла Шмитта гораздо труднее, так как если его предупреждения не будут учтены, некому будет засвидетельствовать его правоту — от человечества ничего не останется.
И последний важный момент в определении "наших" и "ненаших", "врагов" и "друзей". Шмитт считает, что фундаментальность этой пары для политического бытия нации ценно так же и тем, что в этом выборе решается глубинная экзистенциальная проблема. Жульен Фройнд, ученик и последователь Карла Шмитта, так сформулировал этот тезис. "Пара враг-друг дает политике экзистенциальное измерение, так как предполагая теоретически возможность войны, выбор в рамках этой пары ставит проблему жизни смерти". (Жульен Фройнд "Силовые линии политической мысли Карла Шмитта" Нувель Эколь" n 44). Юрист и политик, рассуждающие в категориях "враг"-"друг" с ясным осознанием смысла этого выбора, оперируют тем самым экзистенциальными категориями, что придает их решениям, поступкам и заявлениям качество реальности, ответственности и серьезности, которых лишены все утопические гуманистические абстракции, превращающие драму жизни и смерти в войне в одномерную химерическую декорацию. Страшной иллюстрацией этого было освещение иракского конфликта западными средствами массовой информации — американцы следили за гибелью иракских женщин, детей и стариков по телевизору, как будто наблюдая за компьютерными играми звездных войн. Идеи Нового Мирового Порядка, основы которого были заложены в этой войне, являются высшим проявлением лишения страшных и драматических событий всякого экзистенциального содержания.
Пара "враг"-"друг", являющаяся и внешне- и внутренне-политической необходимостью для существования политически полноценного общества, должна быть холодно принята и осознанна, в противном случае, "врагами" станут все, а "друзьями" никто. Это политический императив истории.

Одной их самых блестящих сторон концепции Карла Шмитта является принцип "исключительных обстоятельств" (по-немецки "Ernstfall" дословно "серьезный случай"), возведенный в ранг политико-юридической категории. Согласно Шмитту юридические нормы описывают только нормальную политико-социальную реальность, протекающую равномерно и непрерывно, без разрывов. Только к такой сугубо нормальной ситуации применимы в полной мере понятие "права", как его понимают юристы. Существуют, конечно, регламентации "чрезывычайного положения", но эти регламентации определяются, чаще всего, все же исходя из критериев нормальной политической ситуации. Классическая юриспруденция тяготеет, по мнению Шмитта, к абсолютизации критериев нормальной ситуации, к рассмотрению истории общества как одномерного юридически конституируемого процесса. Наиболее полным выражением такой точки зрения является "Чистая теория права" Кельзена. Однако за этой абсолютизацией концепции "правового подхода", "правового государства" Карл Шмитт видит тот же утопический механицизм и наивный универсализм, идущие от Просвещения с его рационалистическими мифами. За абсолютизацией права скрывается попытка "закрыть историю", лишить ее творческого, страстного измерения, ее политического содержания, ее н а р о д н о с т и. На основании такого анализа, Карл Шмитт выдвигает особую теорию — теорию "исключительных обстоятельств", Ernstfall.
Ernstfall — это момент, когда принимается политическое решение в ситуации, которая не может более быть регламентированной обычными юридическими нормами. Решение в "исключительных обстоятельствах" предполагает соединение множества разнородных органических факторов, относящихся как к традиции, историческому прошлому, культурным константам, так и к спонтанному волеизъявлению, героическому преодолению, страстному порыву, внезапному проявлению глубинных экзистенциальных энергий. Истинное Решение (а сам термин "решение" был ключевой концепцией юридических доктрин Шмитта) принимается именно в состоянии "разрыва" юридических и социальных норм, и тех что описывают естественное течение политических процессов и тех, что начинают действовать в случае "чрезвычайного положения", в случае "социально-политической катастрофы". "Исключительные обстоятельства" — это не просто катастрофа, это постановка народа и его политического организма перед проблемой, обращенной к его исторической сущности, к его сердцевине, к его тайной природе, которая и делает этот народ тем, что он есть. И поэтому Решение, принимаемое политически в такой ситуации, является спонтанным выражением глубинной воли народа, отвечающей на глобальный экзистенциальный и исторический вызов (здесь можно сравнить взгляды Шмитта со взглядами Шпенглера, Тойнби и других консервативных революционеров, с которыми Карл Шмитт, впрочем, был лично тесно связан).
Во французской юридической школе последователей Карла Шмитта был выработан специальный термин "десизионизм", от французского "decision", "решение" (по-немецки "Entscheidung"). "Десизионизм" главный акцент ставит именно на "исключительных обстоятельствах", так как в это мгновение нация, народ актуализируют и свое прошлое и предопределяют свое будущее в драматической концентрации настоящего момента, где воедино сливают три качественных характеристики времени —сила истока, из которого исшел в историю народ, воля народа, обращенная в будущее и утверждение здесь и теперь, где в высшем напряжении ответственности народ схватывает и обнажает свое надвременное "Я", свою самоидентичность.
Карл Шмитт, развив теорию "Ernstfall" ("исключительных обстоятельств") и "Entscheidung" ("решения"), показал также, что собственно говоря утверждение всех юридических и социальных норм происходит именно в периоды "исключительных обстоятельств" и изначально основываются на спонтанном и предопределенном одновременно Решении. Прерывный момент одноразового волеизъявления ложится позднее в основу непрерывной нормы, которая продолжает существует до возникновения новой ситуации "исключительных обстоятельств". Это обстоятельство прекрасно иллюстрирует противоречие, заложенное в концепциях радикальных сторонников "правового государства": они сознательно или нет игнорируют тот факт, что сама аппеляция к необходимости установления "правового государства" есть Решение, не основанное ни на чем ином, кроме как на политическом волеизъявлении определенной группы. В некотором смысле, это императив, выдвинутый произвольно, а не некая неизбежная, фатальная необходимость. Поэтому принятие или отрицание "правового государства" и вообще принятие или отрицание той или иной юридической модели должно быть сопоставлено с волей того, конкретного народа или государства, к которым это предложение или волеизъявление обращены. Подспудно сторонники "правового государства" стремятся именно к созданию или использованию "исключительных обстоятельств" для внедрения своей концепции, но коварство такого подхода, лицемерие и противоречивость метода, вполне закономерно может вызвать народную реакцию, результатом которой вполне может явиться иное, альтернативное Решение. И вполне вероятно, что это Решение приведет к созданию иной юридической действительности, нежели та, к которой стремятся универсалисты.
Концепция Решения и ее сверх-юридическая направленность, а равно как и сама природа Решения сопряжены с теорией "прямой власти" и "косвенной власти" (potestas directa и potestas indirecta). Решение в специфическом контексте Шмитта принимается не только в инстанции "прямой власти" — власти королей, императоров, президентов и т.д. , но и через "косвенную власть", примером которой можно назвать религиозные, культурные или идеологические организации, влияющие на историю народа и государства не так явно, как решения правителей, но тем не менее, подчас воздействующих гораздо более глубоко и серьезно. Шмитт считает, что "косвенная власть" отнюдь не всегда негативна, но с другой стороны, он имплицитно намекает на то, что Решение, идущее вразрез с волей народа, чаще всего принимается и осуществляется именно путем "косвенной власти". В своей книге "Политическая теология" и позднейшим к ней дополнением "Политическая теология II" он подробно разбирает логику функционирование этих двух типов власти в государствах и нациях.
Теория "исключительных обстоятельств" и связанная с ней тема Решения (Entscheidung) имеют для нас сегодня первостепенное значение, так как в находимся именно в той точке истории нашего народа и нашего государства, где "исключительные обстоятельства" стали естественным состоянием нации и где от Решения зависит не только политическое будущее нашего народа, но и осмысление и сущностное подтверждение его прошлого. Если воля народа сможет утвердить самую себя и свой национальный выбор в этот драматический момент, сможет ясно определить своих и чужих, обозначить друзей и врагов, вырвать у истории свое политическое самоутверждение — тогда Решение русского государства и русского народа будет его собственным, историческим, экзистенциальным решением, ставящим печать верности под тысячелетиями духовного народостроительства, имперостроительства, а значит и будущее у нас будет Русским. Если же Решение примут д р у г и е, то есть в первую очередь сторонники "общечеловеческого подхода", "универсализма" и "эгалитаризма", которые после гибели марксизма представляют е д и н с т в е н н ы х прямых наследников утопической и механицистской идеологии Просвещения, то не только наше будущее будет "нерусским", "общечеловеческим", то есть в конечном счете "никаким" (если стоять на позициях бытия народа, государства, бытия нации), но и наше прошлое потеряет смысл и драма великой русской истории обратится глупым фарсом на пути к мондиализму и полной культурной нивелировке в "общечеловеческом человечестве", "в аду абсолютно правовой реальности".

Карл Шмитт затронул и геополитический аспект социальной проблематики. Наиболее значимой концепцией в этой сфере является идея "Большого Пространства" (Grossraum), воспринятая, позднее, многими европейскими экономистами, юристами, геополитиками и стратегами. Смысл концепции "Большого Пространства" в перспективе анализа Карла Шмитта заключается в очерчивании географических регионов, в рамках которых многообразие политического самопроявления конкретных народов и государств, входящих в состав этого региона, может обрести гармоничное и непротиворечивое обобщение, выраженное в "Большом Геополитическом Союзе". Шмитт отталкивался в этом вопросе от американской доктрины Монро, предполагающей экономическую и стратегическую интеграцию американских держав в естественных границах Нового Света. Так как Евразия представляет собой намного более разнообразный конгломерат этносов, государств и культур, Шмитт полагал, что здесь следует говорит не о полной континентальной интеграции, а о создании нескольких крупных геополитических образований, каждое из которых должно управляться гибким сверхгосударственным принципом, аналогом Jus Publicum Europeum или Священного Союза, предложенного Европе русским императором Александром I.
"Большое Пространство", организованное в гибкую политическую структуру имперско-федерального типа, по мнению Карла Шмитта должно компенсировать многообразие национальных, этнических и государственных волеизъявлений, служить своего рода беспристрастным арбитром и регулятором возможных локальных конфликтов, "войны форм". Шмитт подчеркивал, что "Большие Пространства" для того, чтобы быть органичными и естественными образованиями, с необходимостью должны представлять собой сухопутные территории, теллурократические образования, континентальные массы. В своей знаменитой книге "Номос (закон) Земли" он прослеживал историю континентальных политических макро-образований, пути их интеграции, логику их постепенного созидания в империи. Карл Шмитт заметил, что параллельно существованию духовных констант в судьбе народа, констант, воплощающих в себе духовную сущность народа, существуют геополитические константы "Больших Пространств", которые тяготеют к новому воссозданию с перерывами в несколько столетий или даже тысячелетий. Геополитические макрообразования при этом являются стабильными в том случае, если интегрирующий принцип является не жестким и абстрактно воссозданным, но гибким, органичным и соответствующим Решению народов, их воле, их страстной энергетики, способной вовлечь в единый теллурократический блок своих культурных, географических или государственных соседей.
Доктрина "Больших Пространств" ("Grossraum") создавалась Карлом Шмиттом не только как анализ исторических тенденций в истории континента, но и как проект будущего объединения, которое Шмитт считал не только возможным, но и желательным, и даже в некотором смысле необходимым. Жюльен Фройнд резюмировал идеи Шмитта относительно будущего Grossraum'a в следующих терминах: "Организация этого нового пространства не потребует ни научной компетенции, ни культурной или технической подготовки, поскольку она возникнет как результат политической воли, отголоски которой трансформируют облик международного права. Как только это "Большое Пространство" будет объединено, важнее всего будет сила его "излучения" (op. cit.).
Таким образом у Карла Шмитта идея "Большого Пространства" также обладает спонтанным, экзистенциальным, волевым измерением, как и основной субъект истории в его понимании, народ, как политическое единство. Следуя за геополитиками Макиндером и Челеном, Шмитт противопоставлял талассократические империи (Феникию, Англию, США и т.д.) и теллурократические империи Римскую Империю, Австро-Венгрию Габсбургов, Российскую Империю и т.д. С его точки зрения, гармоничная и органичная организация пространства возможна только в случае теллурократических империй, и Континентальное Право может распространяться только на них. Талассократии, выходя за рамки своего Острова и начиная морскую экспансию, входят в противоречие с теллурократиями и по геополитической логике начинают дипломатически, экономически и милитаристически подтачивать основы континентальных "Больших Пространств". Таким образом, и в перспективе континентальных "Больших Пространств" Шмитт снова возвращается к концепции пары "враг-друг", "наши"-"ненаши", но только на сей раз на планетарном макро-уровне. В противостоянии континентальных макро-интересов макро-интересам заморским выявляется волеизъявление континентальных империй, "Больших Пространств". "Море" бросает вызов "Суше", но именно через ответ на этот вызов "Суша" чаще всего возвращается к глубинам своего континентального самосознания.
В качестве парентезиса проиллюстрируем теорию Grossraum'а двумя примерами. В конце 18-ого — начале 19-го веков территория США была разделена между несколькими странами Старого Света. Крайний Запад, Луизиана, принадлежал испанцам, а позже французам, Юг Мексике, Север Англии и т.д. В той ситуации Европа представляла для США теллурократическую силу, препятствовавшую на военном, экономическом и дипломатическом уровне геополитическому и стратегическому объединению Нового Света. После обретения независимости США стали постепенно все более и более настойчиво навязывать свою геополитическую волю Старому Свету, что логически стало приводить к ослаблению континентального единства, европейского "Большого Пространства". Поэтому в геополитической истории "Больших Пространств" нет абсолютно теллурократических и абсолютно талассократических держав. Роли могут меняться, но континентальная логика остается постоянной.
Резюмируя теорию "Больших Пространств" Карла Шмитта применительно к ситуации в сегодняшней России, можно сказать, что разъединение и распад "Большого Пространства", называемого некогда СССР, противоречит континентальной логике Евразии, так как народы, населяющие наши земли теряют возможность аппеляции к сверхгосударственному арбитру, способному урегулировать или ограничить потенциальные или актуальные конфликты. Но с другой стороны, отказ от чрезмерно ригидной и негибкой марксистской демагогии, возведенной на уровень государственной идеологии, может привести, и приведет в нормальном случае, к спонтанному и страстному, силовому воссозданию Восточного Евразийского Блока, поскольку такое воссоздание соответствует интересам всех органичных, автохтонных этносов русских имперских пространств. Более того, скорее всего воссоздание Федеральной Империи, "Большого Пространства" восточной части материка, захватит в свое "силовое излучение" дополнительные территории, стремительно теряющие свою этно-государственную идентичность в критической и противоестественной геополитической ситуации, сложившейся после распада СССР.
С другой стороны, континентальное мышление гениального немецкого юриста позволяет очертить круг "наших" и "ненаших" на уровне материка. Осознание естественной и в некотором смысле неизбежной противоположности теллурократических и талассократических держав дает провозвестникам и созидателям нового "Большого Пространства" ясное понимание "врага", которым на стратегическом, геополитическом, экономическом и стратегическом уровне является для Европы, России и Азии Соединенные Штаты Америки вместе с их островной талассократической союзницей Англией. И снова возвращаясь от макроуровня планеты к уровня социального устройства конкретного государства России, следует задать вопрос: а не стоит ли за желанием повлиять на Русское Решение политической проблемы в "универсалистском" ключе скрытое талассократическое лобби, которое может оказывать свое воздействие как через "прямую", так и через "косвенную" власть?

Карл Шмитт в конце своей жизни, а умер он 7 апреля 1985 года, особое внимание уделял возможности негативного исхода истории, вполне возможно в том случае, если ирреалистические доктрины радикал-гуманистов, универсалистов, утопистов и сторонников "общечеловеческих ценностей", опирающихся, к тому же, на гигантский силовой потенциал талассократической державы США, получат глобальное распространение и станут идеологической основой новой мировой диктатуры — диктатуры "механицистской утопии". Шмитт считал, что современный курс истории с неизбежностью движется к тому, что он называл "тотальной войной".
Логика "тоталитаризации" планетарных отношений на стратегическом, военном и дипломатическом уровнях согласно Шмитту основывается на следующих ключевых моментах. Начиная с определенного момента истории, а точнее, с эпохи Французской Революции и получения Независимости Соединенными Штатами Америки, начинается предельное удаление от исторических, юридических, национальных и геополитических констант, которые обеспечивали ранее органическую гармонию на континенте, служили "Номосом (законом) Земли". На юридическом уровне тогда начала складываться искусственная и атомарная, количественная концепция "прав личности" (ставшая в последствии знаменитой теорией "прав человека"), которая вытеснила собой органичную концепцию "прав народа", "прав государства" и т.д. Введение индивидуума и индивидуального фактора в отрыве от нации, традиции, культуры, профессии, семьи и т.д. в самостоятельную юридическую категорию означало по мнению Шмитта начало "разложения права", превращения его в утопическую эгалитарную химеру, противоречащую органическим законам истории народов и государств, истории режимов, территорий и союзов. На национальном уровне органические имперско-федеративные принципы стали заменяться двумя противоположными, но в равной мере искусственными концепциями — якобинской идей "Etat-Nation", "Государство-Нация" или коммунистической теорией полного отмирания государства и начала тотального интернационализма. Империи, сохранявшие остатки традиционных органических структур — Австро-Венгрия, Оттоманская Империя, Русская Империя и т.д. — стали стремительно разрушаться под воздействием как внешних, так и внутренних факторов. И наконец, на геополитическом уровне талассократический фактор настолько усилился, что произошла глубокая дестабилизация юридических отношений в сфере "Больших Пространств". (Заметим, что Шмитт, считал "Море" пространством гораздо менее поддающимся юридическому разграничению и упорядочиванию, чем "Суша").
Распространение на планете юридической и геополитической дисгармонии сопровождалось прогрессирующим отклонением доминирующих политико-идеологических концепций от реальности, становлением их все более химерическими, иллюзорными, и в конечном итоге, лицемерными. Чем больше говорили о "универсальном мире", тем страшнее становились войны и конфликты. Чем более "гуманными" становились лозунги, тем более бесчеловечной социальная действительность. Именно этот процесс Карл Шмитт назвал началом "воинственного мира", то есть состоянием не являющимся ни войной в традиционном смысле, ни миром в традиционном смысле. Сегодня надвигающуюся "тотальность", о которой предупреждал Карл Шмитт, принято называть "мондиализмом". "Воинственный мир" полностью получил вое выражение в теории американского Нового Мирового Порядка, который в движении к "тотальному миру" однозначно ведет планету к новой "тотальной войне".
Освоение воздушного пространства Карл Шмитт считал важнейшим геополитическим событием, которое символизировало следующую степень отхода от легитимного упорядочивания пространства, так как воздушное пространство еще менее поддается "упорядочиванию", нежели морское пространство. Развитие авиации также по мнению Шмитта было шагом к "тотализации" войны. Космические исследования ставили в этом процессе иллигитимной "тоталитаризации" последнюю точку.
Но параллельно надвижению на планету этого морского-воздушного, и даже космического чудовища, внимание Карла Шмитта, всегда прочем, интересовавшегося скорее глобальными категориями, самой малой из которых было "политическое единство народа", привлекла новая фигура истории, фигура "партизана". Эта фигура, исследованию которой Карл Шмитт посвятил свою предпоследнюю книгу "Теория партизанов". Шмитт увидел в маленьком борце против больших сил некий символ последнего сопротивления теллурократии со стороны ее последних защитников. Партизан — это, безусловно, современное. Он так же как и другие современные политические типы оторван от традиции, находится за гранью Jus Publicum. В своем сражении Партизан пренебрегает всеми правилами ведения войны. Более того, Партизан — не военный, это лицо гражданское, действующее террористическими методами, которые в невоенной ситуации должны были бы быть приравнены к злостным уголовным преступлениям, сродни терроризму. И тем не менее, именно Партизан, по мнению Карла Шмитта, воплощает в себе "верность Земле", "Суше". Партизан является откровенно иллегитимным ответом на замаскированно иллигитимный вызов современного "права". Именно в экстраординарности ситуации, в постоянном сгущении "воинственного мира" (или "пацифистской войны", что одно и то же), черпает маленький защитник почвы, истории, народа, нации, идеи источник своей парадоксальной оправданности. Стратегическая эффективность Партизана и его методов является, согласно Шмитту, парадоксальной компенсацией начинающейся или уже начавшейся "тотальной войны", с "тотальным врагом".
Быть может этот урок Карла Шмитта, который сам много почерпнул из русской истории и русской военной стратегии, из русской политической доктрины и даже из анализа работ Ленина и Сталина, для русских является наиболее интимно понятным. Партизан — это неотъемлимый персонаж русской истории, который появлялся всегда в моменты максимального отклонения волеизъявления русского политического истеблишмента и глубинной воли самого русского народа. Смута и партизанщина —в русской истории всегда имели чисто политический, компенсаторный характер, направленный на коррекцию национального курса со стороны отчуждающегося от народа политического руководства. Партизаны в России выигрывали проигранные правительством войны, свергали несоответствующий русским традициям экономический строй, поправляли геополитические ошибки вождей. Русские всегда обладали тонким чутьем иллегитимности, органической несправедливости, заложенной в тех или иных доктринах, проступающей сквозь тех или иных персонажей. В некотором смысле Россия — это гигантская Империя Партизан, действующих вне закона, но ведомых великой интуицией Земли, Континента, того "Большого, Очень Большого Пространства", которым является историческая территория нашего народа.
И в настоящий момент, когда зазор между волей нации и волей истеблишмента в России (представляющего собой исключительно сторонников "правового государства" по универсалистской модели) угрожающе огромен, когда дыхание талассократии активизирует в стране накаты "воинственного мира", становящегося постепенно крайней формой "тотальной войны", быть может, только фигура Русского Партизана показывает нам путь к Русскому Будущему, через крайнюю форму сопротивления, через переступание границы искусственных юридических норм, не соответствующих истинным канонам Русского Права.
Более подробное усвоение Пятого урока Карла Шмитта представляется делом Священной Практики защиты Суши.

Наконец, шестым, внеплановым уроком Карла Шмитта можно назвать пример того, что лидер европейских новых правых Ален де Бенуа называет "политическим воображением", "идеологическим творчеством". Гениальность немецкого юриста в том, что он не только почувствовал "силовые линии" истории, внял таинственному голосу сущностного, часто скрывающегося за объемными, но пустыми феноменами современного комплексного и динамичного мира. Мы, русские, должны научиться с тевтонской жесткостью отливать наши бездонные и сверхценные интуиции в четкие интеллектуальные формулы, в ясные идеологические проекты, в убедительные и неотразимые теории. Это необходимо особенно сегодня потому, что мы живем в "исключительных обстоятельствах" в преддверии столь важного Решения, подобного которому наша нация быть может вообще никогда не делала. Истинно национальная элита не имеет права оставить свой народ без Идеологии, которая выражала бы не только то, что он чувствует и думает, но и то что он не чувствует и не думает, но чему в тайне даже от самого себя истово поклоняется в течении тысячелетий. И если мы не вооружим идеологией государство, которое у нас временно могут отнять "ненаши", мы обязательно, непременно вооружим ей Русского Партизана, пробуждающегося сегодня к исполнению континентальной миссии в напоминающих теперь "туманный Альбион" Риге и Вильнюсе, на внезапно "почерневшем" Кавказе и "пожелтевшей" Средней Азии, на "ополячившейся" Украине и в "помордовевшей" Татарии.
Россия — это Большое Пространство и Великую Мысль носит народ ее в своей гигантской континентальной евразийской душе. Если Германский Гений послужит нашему Пробуждению, то уже тем самым тевтонцы заслужат себе привелигированное место среди "друзей Великой России", станут "нашими", станут "своими", станут "азиатами", "гунами", "скифами", как мы, автохтоны Большого Леса и Великой Степи.