Три идеологии и две парадигмы. Конец идеологий. Политическая философия глобализма

3 идеологии и 2 парадигмы

Исторические события конца ХХ - начала XXI веков фундаментально повлияли на осмысление важнейших аспектов философии политики. Центральным здесь является идеологический вывод, который можно сделать из поражения советского строя и победы либерал-буржуазной системы. Эта ситуация сказалась не только на понимании современного положения дел, но и на оценке прошлого. Либерализм выиграл историческую дуэль за наследие Просвещения, за оптимальное соответствие "духу современности" у всех остальных идеологий, претендовавших на это наследие, и в первую очередь, у марксизма. Это заставляет нас переосмыслить всю структуру идеологий XIX и XX веков, встать на позицию, с которой все происходившее в этой сфере видится совершенно иначе, нежели раньше.

Мы назвали закон тождества либерализма и "духа Нового времени" - "аксиомой философии политики ХXI века".

В XIX и отчасти в XX веке (особенно в первой его половине) все политические идеологии можно было разделить на три основные категории:

- традиционализм (фундаментальный консерватизм),

- либерализм (правый и левый),

- социализм (коммунизм).

Между ними складывались отношения по линии "старое" - "новое". За "старое" выступали традиционалисты, за "новое" - либералы и социалисты. Лагерь сторонников "нового" разделялся на "эволюционеров" (либералов) и "революционеров" (социалистов). Можно сказать, что либералы были за "новое", а социалисты - за "новейшее".

Кортес против Прудона

Показателен в этом вопрос исторический спор ультраконсерватора католика Доносо Кортеса с теоретиком анархизма Жозефом Прудоном. Разочаровавшись в монархах, не способных остановить либералов и нигилистов-коммунистов, Кортес воспевал инквизицию, разрабатывал "учение о диктатуре", призывал к прямым репрессиям против всех политических проявлений современности. На это анархист и богоборец Жозеф Прудон отвечал ему знаменитым: "Allume!" ("поджигай!" - исп.), имея в виду ("это мы уже проходили в истории неоднократно..."). В этом споре крайностей либералы, казалось, были строго посередине. Кортес сетовал, что либералы, хотя и боятся социалистов, объективно им подыгрывают. Прудон, со своей стороны, считал, что либералы, напротив, суть "завуалированный Кортес", что Кортес лишь открыто проговаривает тайные помыслы буржуа, напуганных революцией.

Иными словами, либеральная парадигма философии политики в XIX (и, в определенной мере, в ХХ веке) казалась не самостоятельной позицией, но транзитивным, переходным моментом от крайней реакции (Кортес, де Бональд, де Мэстр) к социализму, коммунизму, анархизму (Маркс, Прудон).

Политическое бессознательное

Но политическая история ХХ и особенно его последних драматических десятилетий показала, что между тремя основными политическими идеологиями соотношения гораздо более сложные и неоднозначные. Победа марксизма в России и некоторых других странах Восточной Европы и Азии позволила более внимательно проследить глубинные основы этого мировоззрения, обнаружившего многое из того, что было неочевидно и непредсказуемо на прежних этапах истории.

По мере того, как парадигма современности укреплялась и занимала центральные позиции в европейском обществе, политические возможности фундаментального консерватизма сокращались, маргинализировались. Позиции де Местра или Доносо Кортеса становились неприемлемыми даже для традиционных элит, эволюционировавших в сторону новых буржуазных отношений, при сохранении лишь внешнего фасада прежних феодальных привилегий.

Однако парадигма традиционного общества как язык, структурная база, была заложена гораздо глубже, нежели система современных дискурсов, основанных на альтернативном языке современности, которая побеждала по форме и на поверхностном уровне, но вглубь человеческой психологии, в "политическое бессознательное", проникала лишь фрагментарно и с большими трудностями. Можно сказать, что в XIX веке "язык современности" одержал формальную победу, но до полноценного вытеснения "языка традиционного общества" было еще далеко. Этим и объясняется важнейшее для постижения философии политики обстоятельство: значительный объем идеологий и политических учений, формально построенных по логике "языка современности", на более глубоком уровне выдает преобладание именно традиционной парадигмы. Так "политическое бессознательное" перетолковывает рациональный срез политического мышления.

Новая карта идеологий

Трудно переоценить значение вышеприведенного тезиса для философии политики, так как в этом случае мы имеем дело с совершенно новой картой политических идеологий, основанной на выделении новых критериев классификации политических феноменов. Если исходить из разделения на формальный язык Политического и на его глубинный парадигмальный уровень, мы получим следующую картину.

Языки консерватизма

Фундаментальный консерватизм представляет собой парадигму традиционного общества и по форме (традиционалистская идеологическая рационализация) и по содержанию (холизм, сакральное). Два языка - язык сознания и язык бессознательного - здесь до определенной степени совпадают, образуя единый язык¹.

Единый язык либерализма

Либеральная, буржуазно-демократическая модель представляет собой парадигму современности на уровне рационального и стремится спроецировать ее в "политическое бессознательное", чтобы радикально видоизменить его, очистив от архаических напластований и превратив в "чистый лист". В действительности, это задача по отмене "политического бессознательного", по психотерапевтическому переводу его непроявленного содержания (осознанного как "комплексы", "пережитки", "предрассудки", "оговорки" и т.д.) в поле рассудочного анализа - с тем, чтобы продемонстрировать его "несостоятельность". Либерализм стремится упразднить парадигмы традиционного языка и на формальном и на глубинном уровнях. Поэтому здесь следует говорить о том, что либерализм представляет собой язык современный и по форме и по содержанию.

Языковые парадигмы социализма

Социализм, в свою очередь, явление более сложное. Если бы он был на самом деле именно тем, за что он себя выдавал, и как его понимали до определенного времени и сторонники и противники, он должен был бы настаивать на еще более радикальной операции в отношении "политического бессознательного", нежели либерализм. Однако все обстояло прямо противоположным образом. Социализм, и особенно коммунизм, отвергали в первую очередь именно буржуазно-капиталистическую либеральную рациональность, формальный язык капитала. Используя его и заимствуя некоторые его правила, социализм строил собственную модель языка, основанную на радикальной оппозиции базовым установкам либерализма. Будучи по видимости наиболее радикальным дискурсом в рамках языка современности, социализм и особенно коммунизм обращались к иным языковым парадигмам. Развитие и преодоление либеральной идеологии в сторону еще большей "современности" не могло привести ни к чему иному, как к полному "нигилизму", в котором любой артикулированный язык растворялся бы в молчании и пустоте. Если даже либеральный язык казался коммунистам завуалированным изданием "языка традиции", то им оставалось только чистое "ничто"².

Радикализм операции по слому буржуазного языка и логически из этого вытекающий ультранигилизм на деле давали обратный эффект: отказ от парадигмы буржуазной рациональности (и от формальных изданий догматической рациональности относительно недавних версий традиционного общества) приводил не к пустоте, а к пробуждению самых глубинных архетипов, спящих на дне "политического бессознательного". Таким образом, социализм и коммунизм, формально следуя некоторым предпосылкам современного языка, в действительности, обращались к изначальным, глубоко скрытым пластам человеческой психики, сформировавшимся на ранних стадиях традиционного общества, предшествующих догматической формализации монотеистических учений.

Эсхатология: параллельный язык коммунизма

Здесь следует вспомнить про дуальность "манифестационизм - креационизм". Сакральное и полностью холистское мировоззрение было характерно для ранних стадий традиционного общества, которое - по меньшей мере, в европейском культурном пространстве - было постепенно заменено на религиозное и креационистское. Вместе с тем, в самих монотеистических религиях - в первую очередь, в христианстве - всегда существовал догматический раздел, посвященный восстановлению (до определенной степени и с учетом догматических поправок) "изначального состояния" в период "последних времен". Этот раздел называется эсхатологией.

Эсхатологические настроения и ожидания в христианских обществах пробуждали мотивы и сюжеты, связанные с глубочайшими уровнями "бессознательного", что подчас воплощалось в такие хилиастические движения, как альбигойство, анабаптизм и т.д. Параллельно эсхатология жила в полуязыческих культах и "харизматических" сектах, выходивших за грань христианской ортодоксии.

Этот пласт, затронутый нигилистическим экспериментом по радикальной отмене "бессознательного" и, в результате, освободившийся от давления феодальной и буржуазной рациональности, и стал основой всплывшего из глубин "параллельного языка" коммунизма. Именно этим и объясняется созвучие марксизма и коммунизма хилиастическим сценариям многих сект - учению о "Третьем царстве" Иоахима де Флоры, ожиданию нисхождения "небесного Иерусалима" общине Томаса Мюнцера и т.д.

Если вспомнить полемику Кортеса с Прудоном, обращение к языку инквизиции обнаружит не только метафорическое, но и парадигмальное значение. Жертвами инквизиции были преимущественно "еретики", "колдуны" и "ведьмы", практикующие (мнимо или реально) некоторые нехристианские, а точнее, "дохристианские" обряды и культы, которые по парадигмальным параметрам представляли как раз разновидности холизма, сакральности, манифестационизма. Нигилист и богоборец Прудон, провозглашавший "Allume!", оказывался в таком случае в положении сторонника традиции, только более древней и почти исчезнувшей.

То же самое можно сказать применительно к учению Маркса, которое воспроизводит по своей структуре эсхатологическую модель философии Гегеля.

Итак, в явлении социализма (коммунизма) мы видим формальное использование языка современности, накладывающееся на архаические пласты "политического бессознательного". Это обстоятельство подтвердилось всем опытом советского общества и подробно исследовалось как либеральными критиками социализма и марксизма (К.Поппер, Ф.фон Хайек, Р.Арон и т.д.), так и некоторыми "новыми левыми" философами (такими, как Ж.Батай, Ж.Делез и т.д.). Победа марксизма и пролетарской революции произошла в обществе, намного более традиционном и архаическом, нежели европейские страны, и наличие огромных "несознательных" масс, движимых "политическим бессознательным" в его эсхатологической версии, сыграли в этой победе ключевую роль³.

Глубинное тождество "политического бессознательного"

Здесь самое время вспомнить сделанную выше оговорку в отношении единства бессознательного и сознательного в языке фундаментального консерватизма, подчеркивая, что в консервативном "политическом бессознательном" существует еще более глубокий пласт, который восходит к эпохам, предшествующим внедрению догматического языка монотеизма. Чаще всего он интегрируется в структуру более поздних религиозных систем, в качестве парадигмального фона. Дело в том, что этот архаический (сакральный, манифестационистский) элемент является общим как для фундаментальных консерваторов, так и для крайних коммунистов (нигилистов). Разными путями - через радикальный возврат к истокам и через рывок в светлое будущее - мы приходим к сходной глубинной парадигме, которая в основных свои чертах прямо противоположна парадигме либерализма, языку "современного мира". В либерализме и его парадигме воплощается настоящее в абсолютном измерении, что в наиболее последовательном случае дает "эфемерность мгновения". На противоположном полюсе сосредоточиваются все потенциальные альтернативы, сводящиеся к единой общей, хотя и глубоко скрытой, матрице "архаической парадигмы", обнаруживающейся только в самых крайних случаях "ультраконсерватизма" и "ультракоммунизма".

Таким образом, взгляд на историю политических идеологий XIX-XX веков с учетом "аксиомы философии политики XXI века" дает нам возможность новой классификации. Три основные тренда политической философии - фундаментальный консерватизм, либерализм и социализм - сводимы к двум противоположным глубинным парадигмам: либеральной и архаической, в то время как видимые "противоположности" "крайне правого" и "крайне левого" смыкаются между собой, сплавляясь в общей матрице архаического, донного "политического бессознательного".

ХХ век - продолжение XIX

В ХХ веке идеологическая история в целом продолжала намеченную в XIX в. траекторию. Фундаментальный консерватизм был отодвинут на второй план и маргинализирован. Современность и ее язык одержали полную победу на уровне рационального политического мышления. Однако тотализация языка современности в области политики не отменила "политического бессознательного", сопряженного с иными языковыми парадигмами. В ХХ веке, по меньшей мере, в первой его половине, существовали три основные идеологические модели:

- либерализм (Англия, Франция, США),

- социализм (СССР) и

- фашизм (Германия, Италия).

Третий путь

Итальянский фашизм и германский национал-социализм, воспроизводя некоторые "фундаментально консервативные" черты (вспомним, что Доносо Кортес, не удовлетворенный слабостью европейских монархий, еще в XIX веке призывал к диктатуре), вместе с тем впитали многие стороны собственно современного языка: частично либерального, но в гораздо большей степени - социалистического, "левого". Политическое явление, получившее название "третьего пути" ("третьего" между двумя магистральными маршрутами развития современности - либерализмом и социализмом), было прямой и сознательной адаптацией консервативных (в случае фашизма) и даже архаических (в случае нацизма) систем к требованиям современности. Многие принципиальные и "догматические" элементы консерватизма были отброшены вполне в современном духе и заменены на прагматические тезисы и решения. Это был модернизированный консерватизм, вобравший в себя многие аспекты "современной парадигмы". Обращение итальянских фашистов (на раннем этапе) и германских нацистов к социализму далеко не случайно: здесь проявилась глубинная близость того архаического пласта, к которому подспудно и неосознанно апеллировали большевики, и вполне осознанно - представители "третьего пути".

Фашизм (в широком понимании) отвергал рациональную сторону марксизма (отбрасывая заключенный в нем "ультранигилизм", выраженный в тех "современных" терминах, в каких он сам себя осмысливает), но принимал "политическое бессознательное", которое оживляло марксизм в его конкретном воплощении. Не случайно, первой европейской страной, признавшей СССР в 1924 г., была фашистская Италия. Это повлияло и на иные стороны отношений между фашистскими государствами и Советской Россией - особенно на ранних этапах.

Три главные идеологические платформы XIX века, - либерализм, социализм и фашизм, - предопределившие политическую историю первой половины ХХ века, представляли собой тройственную модель языковых парадигм, между которыми теоретически были возможны самые разные альянсы.

Союз либералов и коммунистов

Если рассматривать фашизм как прямое продолжение фундаментального консерватизма, то идеологический альянс мог быть заключен между двумя идеологиями, формально апеллирующими к современности: между социализмом и либерализмом; что и произошло в драматический период Второй мировой войны в блоке "союзников". В такой перспективе фашизм видится как "прошлое", "традиционное", одинаково противоположное и либеральной и социалистической моделям - двум проявлениям "духа современности". Формальный дискурс фашистов и нацистов постоянно воспроизводил клише "о скрытом союзе Уолл-стрита и Третьего интернационала" (объяснительным элементом служила идея о мировом "еврейском заговоре", который якобы объединяет коммунистов и капиталистов в борьбе против "арийских народов Европы").

Архаизм сближает полюса

С другой стороны, большевики в отличие от либералов обращались (в тайне от самих себя) к пластам "политического бессознательного", к напряженным эсхатологическим ожиданиям, оформленным в социально-экономических терминах. Реальности советского тоталитарного общества (подъем масс и т.д.) вывели на поверхность глубинные архетипы мессианского и хилиастического толка. Архаическое мессианство сближало большевиков и фашистов, хотя выражалось оно в обоих случаях по-разному: социально - в одном, национально (расово) - в другом. В обоих случаях была сходная апелляция к рационализированному мифу: у коммунистов - закомуфлированная системой экономико-политических выкладок, у фашистов - более прямолинейная (идеологи нацизма, такие как Альфред Розенберг, напрямую апеллировали к мифу, не скрывая иррационализма своих теорий).

Концептуализация консервативной революции

Возможность сближения фундаментального консерватизма с коммунизмом на уровне общей матрицы обстоятельно осмыслялась в рамках движения "консервативной революции", которое из общности глубинной архаической парадигмы создало последовательный и детально продуманный проект. В этом течении (к нему типологически относились и русские евразийцы) были люди, склоняющиеся и к социализму (национал-большевики) и к традиционализму (консерваторы). Но все они концептуализировали общее парадигмальное архаическое начало, которое ускользало от большинства консерваторов и коммунистов.

В отличие от консервативных революционеров нацисты отвергали близость к большевикам, придерживались в их отношении доктринально негативного отношения, воспроизводя "консервативную" логику отвержения "нигилизма" и "современности" (с расисткой подоплекой), что в целом совпадало с отношением к СССР и со стороны буржуазно-демократических стран. Тем не менее некоторое тактическое сближение оказалось возможным, что проявилось в пакте "Риббентроп-Молотов", вероломно нарушенном Гитлером.

Война на два фронта

Война нацистской Германии на два фронта соответствовала описанной идеологической тройственности: "третий путь" бросил вызов одновременно и "крайне левым" и либералам, которые, формально принадлежа языку современности, оказались по одну сторону баррикад как в силу исторических фактов, так и следуя за определенными поворотами в структурах политического языка.

Хотя конкретная история союзов, революций и войн задействует множество факторов, идеологическая карта происходящего, осмысление этих процессов с точки зрения философии политики, дает нам довольно четкую картину, в которой реальные события неразрывно связываются со структурой глубинных идеологических и философских парадигм.

Очищение либеральной парадигмы: "открытое общество"

Показательно, что на сходстве социализма и фашизма (а также фундаментального консерватизма) настаивали наиболее проницательные либеральные философы, которые, подобно консервативным революционерам, но с обратным знаком, распознали между этими внешне антагонистическими учениями глубинное сходство общей архаической матрицы.

Неолиберальная философия представлена такими известными мыслителями как Карл Поппер, Фридрих фон Хайек, Раймон Арон. Их наследниками является американская Чикагская школа экономики - Милтон Фридман, Джеффри Сакс и т.д.

В своей фундаментальной книге "Открытое общество и его враги" Карл Поппер впервые попытался осмыслить общность позиции "левых" и "правых" противников либеральной идеи, включая фундаментальных консерваторов, Гегеля, Маркса и т.д. Для Поппера либерализм тождественен "открытому обществу".

"Открытое общество" - это такая организация индивидуумов, которая полностью избавляется от какой бы то ни было коллективной онтологии, общего проекта, общего прошлого, любой интегрирующей концепции, в целом. К врагам "открытого общества" Поппер причисляет, например, Платона, Аристотеля, Гегеля, Маркса, фашистов, коммунистов и т.п.

"Отрытое общество" отрицает любую форму коллективной идентификации - религиозную, этническую, классовую, государственную, политическую, социальную, так как, по Попперу, все они представляют собой фундаментальное насилие над "природой индивидуума". Правовым статусом должны обладать только такие категории, как "индивидуальная идентификация", "гражданство", "права индивидуума" и т.д.

Поппер сближает крайних реакционеров и крайних революционеров не только в полемических целях. Он обнаруживает у них общую мировоззренческую платформу. "Враги открытого общества" образуются по остаточному принципу: исключением из всех теоретически возможных идеологических позиций либеральной парадигмы. Эти "враги" описываются как вариации единой архаической матрицы, становясь не просто искусственной собирательной конструкцией, но наброском (элементом) по-новому понятой политической истории и философии политики. Это, по сути, концептуальное приближение к "аксиоме философии политики XXI века".

Милленаризм

Важное историческое дополнение к теориям Поппера вносит исследование американского автора Нормана Кона "В погоне за тысячелетием" касательно истории эсхатологических религиозных движений и сект, прослеженной с эпохи раннего христианства вплоть до современности⁴.

Согласно Кону, "две наиболее известные формы тоталитаризма представляют собой новый выплеск древней "подземной революционной эсхатологии". Когда Маркс, Ленин, Гитлер и Геббельс провозглашали наступление нового общественного порядка и требовали истребления врагов, они говорили на осовремененной и светской версии древнего радикального языка. И бакинские комиссары, и эсэсовцы (...) а также их лишенные корней сумасбродные последователи были наследниками средневековых таборитов и анабаптистов Реформации"⁵.

Эти исторические аргументы подкрепляют либеральную идею о скрыто иррациональном характере коммунистического мировоззрения, о его близости к архаическим архетипам, то есть, о его "несовременной" природе.

Неолибералы таким образом утверждали, что социализм не является логически следующей за буржуазной демократией формой социального развития, "послезавтрашнем днем", но отклонением от магистрального пути, "тупиковой ветвью эволюции", возрождением под новой маской древних иррациональных начал, преодоление которых и составляет смысл социального развития человечества. Иными словами, неолибералы помещали "левую" идеологию в разряд "консервативно революционных" (хотя сами социалисты, естественно, не признают такой классификации).

Философский смысл победы Запада в "холодной войне"

После Второй мировой войны фундаментально консервативная позиция - даже в довольно модернизированном (фашистском) варианте - была полностью маргинализирована и лишена права голоса. Язык современности одержал полную победу над теми, кто обращался на формальном уровне к языку Традиции. Структура двухполюсного мира, центрами которого были коммунизм (СССР) и либерализм (США), соответствовала глубинному разделению в рамках языка современности. Спор за соответствие современности в ее наиболее чистом и полном виде вошел в финальную стадию. Отныне он разворачивался между двумя парадигмами, и исторический результат этой идеологической войны - "холодной войны" - должен был определить победителя - политического и идеологического, идейного. В "холодной войне" решался фундаментальный вопрос истории идеологий: что более соответствует парадигме современности - либерализм или коммунизм? Если бы коммунизм (мировая революция) победил, из этого можно было бы сделать следующий вывод (к которому склонялись в свое время классические фундаментальные консерваторы - в частности, Р.Генон и Ю.Эвола)⁶: итогом развития духа Просвещения является "ультранигилизм", "ничто", идеологическая система, разлагающая комплексы рационального мышления и упраздняющая "политическое подсознание" во всех его проявлениях, создающая "нового человека" коммунизма, фактически, биоробота, лишенного внутренних качеств. Либерал-капитализм виделся как промежуточная стадия на этом пути. Но события 1989 (падение Берлинской стены) и 1991 (распад СССР) годов доказали иную историческую истину: именно либерализм явился оптимальной формой языка современности, в то время как советский социализм оказался завуалированной версией гетеродоксального и фрагментарного, но языка Традиции, "перелицованным архаизмом" в его эсхатологическом варианте. Иными словами, самооценка либералов и особенно неолибералов (Поппер, фон Хайек, Арон и т.д.), равно как консервативных революционеров и национал-большевиков (хотя и с противоположным знаком) оказалась корректной и точной, тогда как традиционалисты и коммунисты ошиблись в отношении объективной оценки действительного смысла "социализма" в его парадигмальном измерении.

Это заключение и стало "аксиомой философии политики XXI века".

Несоответствие, существовавшее между тремя основными идеологическими позициями и двумя базовыми языковыми парадигмами, по итогам "холодной войны" было приведено к ясной дуальной схеме: либерализм (как оптимальное соответствие языку современности) против всех его альтернатив (которые - какими бы они ни были - окажутся при ближайшем рассмотрении лишь сознательными или бессознательными версиями "языка Традиции").

Выиграв противостояние с коммунизмом, США выиграли битву за сущность современности, за ее фундаментальную парадигму.

В этом отношении историческая правота была за теми философами политики, которые делали акцент на пристальном изучение структур идеологий, а не на формальной стороне их дискурсов. В практическом выигрыше остались неолибералы, которые верно оценили "архаический" аспект социализма, отстояв соответствие собственного языка "духу современности". Вместе с тем, правы оказались и консервативные революционеры, которые с самого начала настаивали на мобилизации всех архаических, традиционных парадигм в едином идеологическом фронте борьбы против "парадигмы современности" - по ту сторону "правых" и "левых". Современный мир нанес суровое поражение миру Традиции, но оно обнаружило и истинную карту проигравшей реальности, оказавшейся гораздо более обширным смысловым континентом, чем это казалось прежде.

Конвергенция

Начиная с 70-х годов идейная борьба между социалистическим и капиталистическим лагерями несколько притупилась. Началась т.н. "эпоха разрядки". Советские и американские политики повели осторожный диалог в целях уйти от жесткой ядерной конфронтации и упорядочить "гонку вооружений". В этот период многие стали проявлять повышенный интерес к "теории конвергенции"^*.

Смысл этого проекта состоял в акцентировании общности происхождения либеральных и социалистических теорий из единой языковой матрицы - из парадигмы Просвещения и Французской революции. Сторонники этой концепции представляли собой, как правило, умеренных социал-демократов, для которых идея "социалистической революции" была столь размытой, что практически совпадала с идеей "социалистической эволюции". С их точки зрения, противоречия между либерализмом и социализмом не носят принципиального характера, и могут быть сняты на основании общегуманистических, экологических, прагматических предпосылок. Наблюдая угасание революционного пафоса в Советском Союзе, с одной стороны, и растущую популярность умеренно социалистических идей в капиталистических странах, с другой, сторонники теории конвергенции выдвинули проект диалога между двумя системами, призванного, в конечном итоге, привести к их слиянию - в политическом, экономическом и мировоззренческом аспектах. Выступавшие с подобных позиций идеологи подходили к вопросу противостояния социализма и капитализма с чисто формальной позиции, перетолковывая марксизм в умеренном социал-демократическом ключе, с одной стороны, и настаивая на "прогрессивной" роли буржуазной демократии, способной, по их мнению, к дальнейшей эволюции в сторону социализма, с другой. В отличие от крайних либералов и неолибералов (представлявших в эту эпоху, окрашенную социалистическими симпатиями и повышенным интересом к марксизму, явное идеологическое меньшинство), они не обращали внимания на "архаические" элементы в социализме, игнорировали "политическое бессознательное", составлявшее неформальную, но фундаментальную преграду для сближения либерального и коммунистического мировоззрений.

Несмотря на критику теории со стороны ортодоксов либерализма и коммунизма, она получила большое распространение и существенно повлияла на западные компартии, вставшие в определенный момент на позиции "еврокоммунизма", т.е. перехода от классического марксизма к более умеренной модели, близкой к европейской социал-демократии.

Сторонники конвергенции создали не только теории, но и некоторые международные организации, которые были призваны реализовать эти идеи на практике. Это было первым шагом оформления того явления, которое позже получило название "глобализма"^* или "мондиализма"^*.

Римский клуб

Для анализа экологических и социальных проблем в глобалистском ключе, т.е. с участием представителей разных идеологических систем, был создан "Римский клуб", собравший многих знаменитых мировых ученых, интеллектуалов, специалистов по экономике, экологии, техническому развитию, промышленной и ресурсной проблематике и т.д.⁷

Одним из ведущих интеллектуалов "Римского клуба" был Аурелио Печчеи, автор программной книги "Человеческий фактор".

"Римский клуб" исходил из предпосылки качественного единства человека, второстепенности и исторической обусловленности тех противоречий, которые разделяют мировоззренческие системы и политические идеологии, религии и экономические уклады, культуры и цивилизации. С точки зрения основателей и участников клуба, существует единый вектор развития человечества, идущий в сторону прогресса и развития, и, следовательно, единственной парадигмой мышления является "язык современности", который уже сегодня в разных своих формах стал безусловным победителем, и теперь должен быть обращен не к арьергардным боям против остатков "традиционного мышления", но вперед - в будущее для совместного решения мировых проблем.

Фасадом "Римского клуба" была экологическая и гуманитарная проблематика, но для философии политики важнее другая его сторона: убежденность в полном и окончательном триумфе "языка современности", который объявляется отныне глобальным и всеобъемлющим, стирая тем самым последние различия между культурами и цивилизациями. Утверждая приоритет "человека", глобалисты "Римского клуба", по сути, предлагали всем признать единую модель антропологии, в том числе и политической антропологии, выстроенную по принципам "минимального гуманизма". При формальном дистанцировании от конкретных политических идеологий, которые предлагалось преодолеть, по сути как единственное верное утверждалось либеральное понимание человека как автономного индивидуума - вопреки кастовому, сословному, классовому, общественному его пониманию.

Единый мир

Глобалисты предложили отказаться от традиционных форм коллективной идентификации, перейдя к новой модели глобальной идентичности, к концепции "Единого Мира" ("One World"), где атомарные индивидуумы осознают себя как составные элементы человечества без каких-либо опосредующих инстанций. Такой подход, несмотря на видимость объективности, соответствовал футурологическим проектам умеренных прогрессивных либерал-демократов, но шел вразрез не только с классовым учением ортодоксального марксизма, но со всеми структурами "политического бессознательного", на которые марксистская ортодоксия (особенно в советском воплощении) опиралась в реальности (не говоря уже о более традиционных обществах Третьего мира).

Предлагая коммунистам и социалистам проект конвергенции, глобалисты исходили из либерального (современного) прочтения истории "социалистической мысли". Это было предложение о примирении на условиях одной из противодействующих сторон. В более глубоком смысле это был проект мягкой капитуляции социализма перед лицом идеологического врага.

Трехсторонняя комиссия

Идеи конвергенции были распространены и в других влиятельных международных институтах, еще более закрытых, чем "Римский клуб". Одной из таких организаций является "Трехсторонняя комиссия" ("Trilateral")^*, объединявшая политиков и экспертов самого высшего ранга ведущих капиталистических стран - США, Франции, Японии и др.

Три стороны "Трехсторонней комиссии" соответствовали трем крупным стратегическим, геополитическим и экономическим зонам: американской, европейской и тихоокеанской. "Трехсторонняя комиссия" была создана на основе другой влиятельной структуры - американского "Совета по Международным Отношениям" ("Council on Foreign Relations")^*, и американский сектор "Трехсторонней комиссии" состоит их тех же людей, которые возглавляют "Совет по Международным Отношениям" - Дэвида Рокфеллера, Збигнева Бжезинского, Генри Киссинджера и т.д.

Эти организации ставят своей целью создание "мирового правительства", которое управляло бы человечеством. Это "мировое правительство" должно основываться на вполне конкретной парадигмальной модели - на абсолютизации и тотализации "языка современности".

Стратегия глобалистов

Деятельность глобалистских организаций в значительной степени предопределила исход идеологической составляющей "холодной войны" и победу в ней капиталистической системы.

Стратегия глобализма со стороны Запада состояла из двух этапов:

1) вовлечение СССР в проекты конвергенции, с предложением "соучастия" в управлении миром, но на основе сущностно либерального языка ("парадигмы современности") и "минимального гуманизма" (в области политической антропологии);

2) активное подавление тех элементов в советской системе, которые составляли смысловой содержательный зазор между ее реальной структурой и матрицей "языка современности".

Глобализм и перестройка

Эти два этапа отразились в драматический период перестройки в СССР. На первом этапе сторонники конвергенции с советской стороны, различные организации и институты, втянутые в сотрудничество с "Римским клубом", "Трехсторонней комиссией", другими глобалистскими организациями (важнейшую роль здесь играл "Институт системных исследований"^*, руководимый академиком Джерменом Гвишиани, входившим с советской стороны в различные глобалистские проекты вместе с академиком Н.Моисеевым, советником президента М.С.Горбачева Г.Шахназаровым и другими), разрабатывали модели своеобразного "планетарного кондоминиума" со стороны двух систем (на основе общности "языка современности"). Этот проект реализовался в эпоху Горбачева, когда СССР пошел на активизацию контактов со странами Запада, в первую очередь - с США, рассчитывая на выполнение в "новом мировом порядке" важной функции, на полноценное вхождение в "мировое правительство" как равновеликий с капиталистическим миром управляющий элемент. Горбачев в перестройку идеологически перешел от коммунистической ортодоксии к версии "еврокоммунизма", т.е. к либеральной интерпретации социалистического учения, выступив тем самым против того, что составляло сущность в противостоянии двух систем - и формально (учение о классовой борьбе, критика капитализма в марксизме и т.д.) и неформально (на уровне "политического бессознательного", где были интегрированы многие пласты парадигмы Традиции). Понимание глубинного смысл этого действия с точки зрения философии политики очевидно демонстрирует преимущество лишь одной из сторон, участвующих в конвергенции - а именно, той стороны, которая установила "правила игры", т.е. либерально-демократической системы капиталистического Запада. Конвергенция на таких основаниях (а другие основания вообще не рассматривались) означала одностороннюю капитуляцию СССР, что и произошло на практике в распаде социалистического лагеря и последовавшем за этим роспуске СССР. Такие результаты были не просто следствием "просчетов и ошибок" советского руководства, но логически неизбежным и единственно возможным исходом идеологического парадигмального процесса, лежавшего в самой основе теории конвергенции (изначально основанной на приоритете либеральной парадигмы).

Либеральные реформы Б.Ельцина

Второй этап связан с приходом к власти в России либерал-демократической администрации Бориса Ельцина, которая завершила политический процесс ликвидации альтернативного либерализму идеологического уклада, формально приняв модель капитализма и безусловную ориентацию на США и страны Запада. Это было завершением сноса социалистического строя и окончательным переходом на сторону либеральной парадигмы, ставшей с этого момента официальной идеологией России.

Показательно, что в ельцинский период широкое хождение получил уничижительный штамп "красно-коричневые". Этим понятием сторонники либерал-капитализма (вполне в духе неолиберальных обобщений) называли тот пласт советской идеологии, который образовывался в результате вычитания из ее структуры чистой парадигмы современности. Под этим имелась в виду совокупность антикапиталистического дискурса марксизма (с концепциями "классовой борьбы, пролетарской и мировой революции, экспроприации экспроприаторов и т.д.) в сочетании с "политическим бессознательным", коренящимся в парадигме традиционного общества и архаических архетипах (т.н. "коричневый" элемент). Так либерал-реформаторы идейно добивали останки прежней альтернативы либерализму.

В этой ситуации о конвергенции больше не было и речи, так как свою прагматическую функцию эта модель выполнила, облегчив либерализму идеологическую победу над противоположным лагерем и открыв путь единственно возможной и логичной глобализации - глобализации однополярной, основанной на торжестве, тотализации и универсализации либеральной парадигмы.

Конец ХХ века: новая функция либерализма - глобализм, мондиализм

Победа либеральной идеологии над социализмом создала уникальную ситуацию доминации единственной языковой парадигмы - языка "современного мира" (в его чистом виде) в планетарном масштабе. Претензии этого языка на "деидеологизированность" не столько пропаганда, сколько результат того, что в новых условиях он не может позиционироваться как одна модель наряду с другими. Победив другие, альтернативные идеологии, либерализм становится чем-то иным - "метаидеологией", "сверхидеологией". Отныне она диктует основные правила составления всякого дискурса, определяя нормы политкорректности в глобальном масштабе.

Исход идейного противостояния в "холодной войне" привел к новому явлению - глобализации. На уровне философии политики глобализация есть результат формальной победы "языка современности" и распространение его на всю территорию планеты в качестве общеобязательного стандарта. Либерализм при этом существенно трансформируется, так как утрачивает четкое представление о собственных границах, которые на предшествующих этапах идеологической истории обеспечивались существованием формально конкурентных идеологий. Если вспомнить о важности понятия "враг" в политической философии и о его функции придавать четкие идентификационные границы политической платформе, то становятся очевидными проблемы качественного изменения победившей идеологии в ситуации "конца идеологий".

Становясь глобальным, либерализм фундаментально изменяется сам и изменяет окружающий мир.

Понимание необходимости существенной коррекции политической истории и перехода ее к новому, неведомому доселе, этапу породило в либеральном лагере две противоположные позиции, два взгляда на логику развития дальнейших событий.

"Конец истории" Фрэнсиса Фукуямы

Первая модель описана американцем японского происхождения Фрэнсисом Фукуямой, идеологом демократической партии, в программном тексте "Конец истории".

В этой статье утверждается, что падение советской системы как последней альтернативы либерализму (формализованной идеологически и подтвержденной исторической реальностью и геополитической мощью), лишает исторический процесс политического и идеологического содержания. Согласно Фукуяме, отныне человечество будет решать не политические, но технологические, экономические, экологические, культурные проблемы в рамках "единого мира", который будет представлять собой глобальное "открытое общество", состоящее из граждан мира (без этнических, религиозных, государственных, классовых и иных дифференциаций), управляемое демократически избираемым "мировым правительством" и безоговорочно принимающее догматы рыночной экономики. Человечество отныне будет единым, культурно, этнически, информационно однородным; все отличительные признаки постепенно сотрутся окончательно. В этом воплотится весь исторический опыт развития цивилизации, пиком которой являются США и либерально-демократический строй; содержательная сторона политики и ее основные характеристики будут упразднены; конфликты и трения интересов будут перенесены исключительно в рыночную область - в сферу экономической конкуренции. Не будет войн, классы отомрут и все человечество станет однородным и однотипным.

Когда либерализм станет общепринятой и единственной парадигмой языка, он окончательно "освободит" человечество от предрассудков и растворит "политическое бессознательного", упразднит рудименты прежних нелиберальных парадигм.

Фукуяма сформулировал оптимистическое видение ситуации, в которой глобализация либеральной парадигмы проходит гладко и беспрепятственно.

"Столкновение цивилизаций" Самуэла Хантингтона

С критикой оптимистического взгляда Фукуямы выступил идеолог республиканской партии США Самуил Хантингтон в программной статье "Столкновении цивилизаций".

Не ставя под сомнение парадигму либерализма и ее неминуемое торжество, Хантингтон видит ситуацию окончания "холодной войны" в более сдержанных тонах. С его точки зрения, крах социалистической идеологии еще не означает автоматически полного торжества парадигмы современности в ее отточенной либеральной модели. Хантингтон обращается к теоретикам "перманентизма" (О.Шпенглеру, А.Тойнби и т.д.), которые говорят об устойчивости цивилизаций и культур, об их относительной автономии относительно смены "политического языка".

В таком ракурсе слом социалистической идеологии, формально противостоявшей либерал-капитализму, лишь обнаружит более глубокие цивилизационные линии разлома, ранее завуалированные дуэлью двух идеологических систем. Преобладание либерализма в планетарном масштабе приведет - как ответный шаг - к новому подъему "коллективной идентичности", к тому, что цивилизации вновь дадут о себе знать. Хантингтон полагает, что новый статус либерального языка (языка современности) как единственного и универсального всколыхнет пласты "политического бессознательного", связанные с глубинными архетипами, побежденными формально, но сохраняющимися на донном уровне массовой психологии. И страны бывшего советского лагеря и особенно страны и религии Третьего мира откажутся добровольно принимать либерализм и противопоставят ему (и друг другу) формы коллективной идентификации, выстроенной по цивилизационному признаку.

Хантингтон выделяет следующие цивилизации:

1) западная (американо-европейская, католико-протестантская, либеральная),

2) конфуцианская (преимущественно, китайская),

3) японская (синтоистско-буддистская),

4) исламская,

5) индуистская,

6) славяно-православная,

7) латино-американская

8) африканская.

Важнейшие силовые конфликты будущего будут происходить, на его взгляд, именно на линиях разделения этих цивилизаций.

Хантингтон совершенно справедливо локализует либеральную парадигму как свойство "западной цивилизации", включающей США и страны Западной Европы, указывая на то, что остальные культурные пространства населены массами, сохранившими (в той или иной степени) связь с нормами традиционного общества, где факторы религии, обрядовости, этнических преданий продолжают играть важнейшую роль, и где дробления на атомарных индивидуумов еще не произошло. Следует заметить, что все выделенные Хантингтоном цивилизации, за вычетом западной, представляют собой подавляющее большинство человечества, и, соответственно, вместо идиллической картины, нарисованной Фукуямой, либеральный лагерь оказывается перед довольно тяжелой перспективой новой волны идеологической колонизации, направленной уже не против формального противника в виде альтернативной конкурентной идеологии, а против "политического бессознательного" разных цивилизаций.

Решить задачу упразднения этого "бессознательного" в единоличном порядке со стороны Запада Хантингтону представляется маловероятным, и он возлагает надежды на новые волны конфликта цивилизаций между собой. Эти конфликты должны их ослабить, измотать и, в конец концов, заставить добровольно согласиться на западную модель, которая должна выступить в нужное время как нечто само собой разумеющееся, притягательное и неизбежное. Пока же Запад должен не распылять усилия, но сосредоточиться на укреплении собственной системы, вмешиваться в мировую политику лишь точечно и всегда в собственных национальных интересах.

Проект Хантингтона не ставит под сомнение конечную цель либеральной глобализации, но настаивает, что к этому следует идти поэтапно, и нынешнее положение дел еще очень далеко до финальной и окончательной победы; контроль языка современности над всем миром - это перспектива отложенная.

Показательно, что и Фукуяма и Хантингтон являются членами "Совета по Международным Делам", и их полемика ни в коей мере не затрагивает общего глубинного консенсуса относительно ценности и императива универсализации глобализма.

Принципы либерального языка в стадии глобализации (основы мондиализма)

Выделим основные моменты либеральной парадигмы в той стадии, когда она достигает глобального уровня.

1) Мондиализм, планетарная унификация государств, народов, культур в социальном, экономическом, политическом смыслах. Создание мирового государства и мирового правительства.

2) Атлантизм, стратегическая доминация Запада, распространение западной социально-политической матрицы (либеральной демократии) на весь мир, превращение вооруженных сил США в мирового жандарма.

3) Переход к "финансовой экономике" ("новая экономика", "неоэкономика", "турбокапитализм"^*, "экономика постиндустриального общества") как последней и наивысшей стадии развития рынка, при которой электронно-биржевые спекуляции важнее реального производства.

4) Реальная доминация капитала (Маркс описал это явление в набросках к 6-ому тому "Капитала"). Речь идет о том, что в случае проигрыша социалистических революций отношения между капиталом и трудом, могут измениться от классической индустриальной модели (с формальной доминацией капитала над трудом, при которой труд выступает как антагонистический субъект) к новой модели - с реальной доминацией капитала (при которой капитал полностью поглощает труд и превращает его в пассивный объект).

5) Концепция "богатого Севера" - неравномерное распределение центров финансового, политического, экономического и стратегического контроля в пользу развитых стран - США и Западной Европы, вынесение индустриального производства и центров добычи и переработки ресурсов в третий мир.

6) Концепция "золотого миллиарда". В сложной ситуации нового мира после "конца истории" выжить сможет не все человечество, но только его высокоразвитая технологически часть, а также региональная экономическая и политическая элита, сумевшая интегрироваться в мондиалистский истеблишмент.

7) Тотальная атомизация человечества. Всеобщее смешение отменяет существующие расы и нации, разрушает религии, любые коллективные ансамбли. Все люди становятся неопределенной расы, без корней, культуры и т.д. Культуры и национальности можно будет менять как атрибуты одежды. Индивидуализм, нарциссизм становятся главными человеческими ориентирами.

8) "Юнисекс". Полное уравнивание полов между собой, легитимация перверсий и трансгендерных операций, признание гомосексуальных браков.

9) Генная инженерия. Создание квазичеловеческих существ и био-мутантов.

10) Тотальная информатизация и виртуализация производства. Перевод деятельности в сетевую виртуальную сферу коммуникаций.

11) "Новое кочевничество". Полный отрыв индивидуумов от почвы. Отсутствие границ, виз, таможенного контроля.

12) Индивидуальный номер (ИНН и его более развитые аналоги). Он же - кредитная карта, паспорт, телефон и т.д., заменяющая личность, становящаяся "протезом "я" (Ж.Аттали).

13) Пацифизм. Вместо национальных армий и возможных войн - мировая полиция, которая борется против всех, кто не доволен либеральной парадигмой.

Глобализм и антиглобализм

С точки зрения философии политики, XXI век знаменует собой начало глобализации "языка современности" в его либеральной версии (как наиболее точно соответствующей парадигмальному уровню), противопоставленного различным континентам "политического бессознательного". Если принять версию Фукуямы, то сопротивление "бессознательного" есть остаточная инерция, с которой глобализация справится сравнительно легко. Если согласиться с Хантингтоном, то это вопрос более сложный, и прежде чем полностью упразднить архаические архетипы цивилизаций, Западу придется пройти несколько промежуточных фаз: вначале позволить цивилизационным границам проявить себя (через столкновение друг с другом), а потом - после серии конфликтов и локальных войн - представить либеральную модель как единственное "спасение" и приемлемый для всех "новый мировой порядок", способный укротить "неснимаемые иными способами противоречия между цивилизациями".

В любом случае стартовые условия обозначены в такой картине довольно определенно. В мире существует только один признанный, полит-корректный "политический язык", основанный на либеральной идеологии и навязывающий себя как безальтернативную матрицу всем остальным секторам человечества. Это и есть политическое содержание глобализации, которая строго тождественна "вестернизации" и "модернизации".

Этому доминирующему языку противостоят версии "политического бессознательного", как правило, не имеющие общегоидеологического знаменателя, не обладающие потенциалом универсализма, не способные оперировать с элементами "языка современности" и не обладающие убедительными системами локальной рационализации, т.е. не структурированные даже на уровне локальных "политических диалектов". Сюда же следует добавить останки поигравших исторических идеологий - инерциальный коммунизм, миноритарный и маргинальный ультранационализм, а также расплывчатый и смутный "социализм", остаточно проглядывающий в европейской социал-демократии и в лево-анархистских настроениях молодежи развитых стран. Будучи интуитивными, эмоциональными, фрагментарными и противоречивыми в самих себе, все эти разрозненные элементы антагонистичны друг другу или просто принадлежат разным областям жизни.

В таком состоянии они представляют для либерализма естественное препятствие, сопротивление объективной среды, инерциальную реакцию, возникающую как пассивное следствие на пути реализации любого активного проекта.

Среди общего набора нелиберальных тенденций, тем не менее, можно выделить несколько проектов, претендующих на относительную универсальность.

1) Социал-демократический проект.

Этот проект является инерциальным развитием версий раннего глобализма, которые предполагали учет социалистического дискурса в общей структуре "современного языка"; очевидно, что "социализм" здесь понимается в чисто теоретическом виде, освобожденным от архаической (эсхатологической) и классовой (марксистской) подоплеки. Продолжая гуманитарную риторику ранних глобалистов, социал-демократы выступают за умеренную версию мондиализма, учитывающую наряду с интересами США позиции Европы, стран Третьего мира, и интегрирующую фрагменты их культур и обычаев в общую структуру цивилизационного смешения. Здесь центральную роль играют темы социальных гарантий, экологии, гуманизма и т.д.

2) Исламистский проект.

Он представляет собой продукт исламской реформации, которая началась еще в XVIII веке в Саудовской Аравии (ваххабизм), дав начало династии Саудовских монархов. Параллельные течения, ратующие за "чистый ислам" ("салафизм"), возникли в Пакистане и Афганистане, отчасти коснувшись и остального исламского мира. Здесь речь идет об упрощенном представлении об исламской традиции, о превращении ее в политическую идеологию, стремящуюся к объединении всех мусульман в едином Исламском Государстве, и в тотальной войне против всех неверных с целью их обращения в ислам и включения в состав Исламского Государства. Этот проект в силу своего происхождения из крайних гетеродоксальных религиозных сект (находящихся на периферии исламской религии) ограничен в своем потенциале даже во влиянии на самих мусульман, не говоря уже о том, что он вызывает резкое отторжение у других культур и цивилизаций.

3) Пантюркистский проект.

Экстравагантный проект, родившийся в среде турецких националистов, и предполагающий объединение тюркских народов евразийского материка от Боснии до Якутии в единое расово однородное государство. Этот проект более локален, чем первые два.

4) Проект экспорта иранской революции.

Еще более локальный проект, получивший активный импульс в первый период после совершения исламской революции в Иране аятоллой Хомейни. Он предполагал цепное распространение иранской исламской модели государственности на весь исламский мир в целях свержения "прозападных режимов" либерального или социалистического толка и утверждения особой формы исламского правления с сильными социальными принципами. Будучи по происхождению шиитским, он получил поддержку только у шиитов Ливана, и отчасти Ирака, и постепенно сошел на "нет".

5) Тихоокеанский проект.

Региональный проект имеющий китайскую и японскую версии. В китайской версии предполагается превращения Китая, обладающего колоссальным демографическим потенциалом и бурно развивающегося экономически, в региональную сверхдержаву, устанавливающую "китайский порядок" в тихоокеанской зоне на основе культурной, расовой и экономической доминации китайцев. Бурный демографический рост населения открывает возможности для постепенной колонизации и иных прилегающих к Китаю территорий, в том числе северных. Японский проект сводит перспективу доминации в тихоокеанской зоне к экономическому и отчасти политическому превосходству Японии.

6) Паниндийский проект.

Локальный проект "самостоятельного пути развития" индийского государства в рамках территории Индостана и без какой-либо экспансии за его пределы. Масштаб ему придает величина индусского населения, сопоставимая с населением целого континента, и трения с другими региональными проектами - исламско-пакистанским (проблемы Кашмира) и китайским.

Недостатки антиглобалистских проектов

Пока же следует сказать, что все перечисленные проекты по всем параметрам уступают либеральному глобализму, так как:

- у них отсутствует общий знаменатель, который был бы внятен всему человечеству,

- они имеют ограниченный ареал применения,

- они опираются на политические системы и хозяйственные механизмы, чья структура является далеко не очевидно привлекательной для других стран и не имеет масштабного универсального продвижения в рекламной сфере в мировом масштабе,

- они конфликтуют друг с другом, ограничивая, таким образом, свой интегрирующий потенциал,

- они недостаточно продуманы, изложены и структурированы.

Евразийский проект

Евразийский проект представляет собой результат парадигмального исследования философии политики с учетом новейших изменений, связанных с абсолютной победой "языка современности" в его либеральной версии.

Смысл евразийского проекта сводится:

- к выделению фундаментальной парадигмальной оппозиции между "языком современности" и "языком Традиции",

- к осознанию либеральной идеологии как наиболее законченной модели "языка современности",

- к предложению объединить все типы парадигм, противоположные либерализму или отличные от него (как формализованные, так и относящиеся к "политическому бессознательному", "архаическому"), в единую синкретическую "метаидеологию", которую можно определить как наиболее обобщенную, интегральную антитезу глобализму, как политическую философию антиглобализма.

Глобальный ответ

Евразийский проект исходит из того, что противоположность "языка современности" (либерализма) в отношении "языка Традиции" во всех его вариациях гораздо фундаментальней, нежели различия между диалектами внутри "языка Традиции". Осознание этого обстоятельства на парадигмальном уровне является основанием для интегральной консолидации всех иных языков в общий планетарный фронт, основанный на радикальном отторжении глобализма. Глобализм идеологически обращается к каждой цивилизации, и этот вызов единообразен и конкретен. Однако ответ на него всякий раз отличается. Идея евразийства заключается в том, чтобы осознать неудовлетворительность любого локального ответа на глобальный вызов и построить на основе этого осознания многополярную и многоуровневую структуру нового сопротивления. Евразийство предлагает каждой цивилизации, мобилизуемой столкновением с внешним императивом глобализации, с вторжением "глобального языка", сделать усилие и возвыситься до осознания того, что действенным и эффективным на глобальный вызов может стать только столь же глобальный ответ. Это означает, что защита локальной идентичности перед лицом глобализма может реализоваться только совместными усилиями всех тех, кому направлен этот вызов - в едином глобальном фронте.

Евразийство исходит из стремления реализовать план, прямо противоположный и моделям Фукуямы и Хантингтона. Это ни "конец истории", ни "столкновение цивилизаций". Это - предложение "цивилизациям" избежать "конца истории" и вместо столкновения друг с другом пойти единым фронтом против "общего противника", против современного мира" в его глобальном, либеральном воплощении, преодолев внутренние противоречия.

Развитие методологии консервативных революционеров

Такой подход вырабатывает концептуальный инструментарий интеграции "парадигмы традиционного языка". В определенном смысле, это продолжение того дела, которое стремились осуществить "консервативные революционеры" в более узком контексте, пытаясь объединить за счет общности "политического бессознательного" фундаментальный консерватизм и социализм (коммунизм). Нечто подобное - но в сугубо российском контексте - предлагали и первые евразийцы (особенно их левое крыло и национал-большевики).

В начале XXI века евразийский проект существенно расширяет свой масштаб, отвечая на глобализацию в парадигмальном аспекте. Сегодня речь идет не о примирении консерватизма и социализма (обе эти позиции исторически маргинализированы за счет проигрыша в конкуренции с либерализмом), но о сплавлении в единый политический фронт всех направлений, сил, цивилизаций и политических систем, которые хотя бы незначительно (по форме или по содержанию) отклоняются от либеральной матрицы.

Евразия: геополитический концепт

"Евразийским" этот проект называется по геополитическим соображениям. Если "язык современности" локализуется сегодня на Западе, в атлантическом секторе, то, с геополитической точки зрения, логично предположить, что антитеза этого языка - "язык Традиции" - соответствует Востоку и евразийскому континенту. Это полностью подтверждается историей и политической географией, дающими нам множество примеров многовековой борьбы Востока и Запада, Традиции и современности, вплоть до диспозиции идеологических лагерей в эпоху "холодной войны".

Евразия, помимо стратегического значения и содержательного обращения к единству различных форм языка на общей парадигмальной платформе, имеет еще одно преимущество: на этом пространстве мы встречаем сегодня все типы цивилизаций и цивилизационных проектов, которые органично и с разной степенью интенсивности противятся доминации либеральной модели. Начиная с Западной Европы, тяготеющей к социал-демократии, через весь исламский мир, Россию-Евразию, азиатские державы Китай и Индию вплоть до Японии тянется пояс разных цивилизаций, объединенных одним мотивом - нежеланием безоговорочно принимать либеральную модель "конца истории". Евразийство предлагает объединить их в общий стратегический блок, опираясь на это общее неприятие, возведя его в "догму", построив на нем новый язык - политическую философию антиглобализма.

В евразийстве могут найти полноправное место и европейская социал-демократия, и проект исламской цивилизации (кроме крайностей), и национальная идея России, и китайско-японский проект интеграции тихоокеанской зоны, и идея объединения тюрков, и индийский план полуостровной цивилизационной автономии. Чисто теоретически, евразийство могло бы быть расширено и на африканский и на латино-американский континенты (которые Хантингтон относит к "потенциальным цивилизациям"). В этом случае цивилизации получают перспективу отстоять самобытность и ограничить риск взаимных столкновений, опираясь на надежную теоретическую основу, сопряженную с парадигмой Традиции.

Новый язык антиглобализма

Программа нового языка антиглобализма представляет собой отрицательную симметрию основным элементам философии глобализма.

1) Вместо мондиализма, планетарной унификации государств, народов и культур, предлагается модель многополярного мира, баланса цивилизаций, сохраняющих свои границы и дифференцированно открытых друг другу.

2) Вместо атлантизма, стратегической доминации Запада - евразийство, баланс между Западом и Востоком.

3) Вместо перехода к "финансовой экономике" - развитие реальной экономики, с привязкой финансовой системы к реальному сектору (это может сопровождаться экономической интеграцией "больших пространств")

4) Вместо реальной доминации капитала - подстраивание структуры хозяйства под культурно-религиозные традиции (пример: исламская экономика, отвергающая процентный рост денег) и социально-ориентированная система перераспределения.

5) Вместо концепции "богатого Севера" - идея справедливого и равномерного распределения труда в планетарном масштабе с учетом специфики каждой из цивилизаций.

6) Вместо концепции "золотого миллиарда" - поиск решения острых вопросов выживания всем человечеством.

7) Вместо тотальной атомизации человечества - развитие и сохранение цивилизационной идентичности.

8) Вместо стирания грани между полами - сохранение традиционных форм брачного уклада.

9) Вместо генной инженерии - защита человеческого достоинства как уникальной и неприкосновенной ценности, не подлежащей искусственному воспроизводству и клонированию.

10) Вместо тотальной информатизации и виртуализации производства - естественное развитие традиционных профессий и ремесел с учетом новых технических достижений.

11) Вместо "нового кочевничества" - сохранение связи человека со средой происхождения с полным правом свободы перемещений, при одновременном контроле над миграционными потоками.

12) Вместо индивидуального цифрового кода - традиционная идентификация человека по личному имени и иным данным.

13) Вместо тотального пацифизма - ограничение возможных конфликтов "войной форм" и создание эффективных международных органов для предупреждения и контроля за военными действиями.

Очевидно, что евразийский проект представляет собой лишь теоретическую возможность, модель, подсказанную логикой внимательного изучения философии политики и ее основных тенденций в современном мире. Но, вместе с тем, он представляет собой последовательную, непротиворечивую, стройную идеологическую концепцию, отвечающую на все теоретически возможные вопросы, предлагаемые современностью.

В данный момент невозможно предсказать, реализуется ли он на практике, но учитывать его теоретический потенциал в рамках философии политики мы обязаны уже сейчас.

Примечания

¹ Мы говорим, "до определенной степени" потому, что существует еще один зазор между формальным традиционализмом (основанным на догматике конкретного религиозного и религиозно-политического учения) и сакральными архетипами, которые подчас выступают как "политическое бессознательное", как наслоения древних парадигм в отношении самой религиозной догматики, перетолковывающих ее в соответствии с еще более изначальными моделями сакрального. В научном обиходе это принято называть "двоеверием", "языческим" истолкованием монотеизма и т.д., хотя эти определения, на наш взгляд, не точны, и для объяснения этого явления удобнее пользоваться парадигмальным кодом "манифестационизм - креационизм". (См. А.Дугин "Метафизика Благой Вести", "Философия Традиционализма", "Эволюция парадигмальных оснований науки", указ. соч.) >>

² Стефан Малларме, французский поэт, которому принадлежит формула "необходимо поменять язык", интересовался проблемой "ничто", которой посвятил свое программное стихотворение "Salut": "rien, cetteecume, viergevers" (дословно: "Ничто, эта пена, девственные стихи"). В письме Казалису от 26 апреля 1886 г. он писал: "le Rien qui est la verite", "ничто, которое есть истина". Цит. по статье Jean-Michel Maulpoix, "Portrait du poete en araignee", 1998. >>

³ См. М.Агурский "Идеология национал-большевизма", Париж, 1980. >>

⁴ Норман Кон "В погоне за тысячелетием", Лондон, 1972. >>

⁵ Норман Кон, указ. соч. >>

⁶ J.Evola "Orientazione", Bari, 1956. Эвола, солидаризовавшийся до 1945 года с фашизмом и национал-социализмом, в этой работе призывает вчерашних "фашистов" поддержать "либеральную демократию" против коммунизма, на том основании, что "коммунизм - идеология четвертой касты, а либерализм - третьей". Правда, в последней своей книге "Оседлать тигра" Эвола пересмотрел эту позицию, выступив в пользу "анархизма справа", отвергая вместе с коммунизмом и либерализм. >>

⁷ "Римский клуб" - международная неправительственная организация, выдвинувшая в конце 60-х гг. XX в. программу изучения глобальных проблем, тесно затрагивающих сами основы человеческого существования: гонка вооружений и угроза развязывания ядерной войны, загрязнение окружающей среды и Мирового океана, истощение природных ресурсов, рост народонаселения на планете, углубление неравенства в развитии отдельных стран, регионов, расширение зон бедности, нищеты. Возник в 1968 г. по инициативе итальянского экономиста, общественного деятеля, бизнесмена А.Печчеи. Объединил усилия ученых, политических и общественных деятелей из разных стран мира. Деятельность Римского клуба, юридически зарегистрированного в Швейцарии, направляется исполнительным комитетом. На ежегодных собраниях, симпозиумах, семинарах и деловых встречах заслуживаются доклады, которые становятся объектом обсуждения. За прошедшие годы "Римский клуб" претерпел определенную эволюцию. Выступив в начале 70-х гг. с провозвестием катастрофы, грозящей технической цивилизации (т.е. цивилизации, основанной на использовании машин и индустриальной технологии), члены клуба в конце 70-х и начале 80-х гг. сосредоточили свое внимание на разработке конкретных проблем будущей цивилизации "информационного общества". С 1984 г. на посту президента А.Печчеи сменил французский ученый А. Кинг. Широкую известность приобрели исследовательские проекты. Деятельность клуба смыкается с работой др. институтов и организаций, занятых глобалистикой.

Сам Печчеи описывает создание Римского клуба так:

"(...) Я, заручившись финансовой поддержкой Фонда Аньелли, выбрал вместе с Кингом около тридцати европейских ученых - естественников, социологов, экономистов, специалистов в области планирования и написал им, предложив всем приехать 6-7 апреля 1968 года в Рим для обсуждения многих вопросов. (...) По окончании совещания мы собрались в моем доме и сформировали "постоянный комитет", в состав которого вошли Эрих Янч, Александр Кинг, Макс Констамм (голландский эксперт по международным проблемам и правая рука Жана Моннэ в движении за создание Объединенной Европы), Жан Сен-Жур (эксперт по вопросам экономики и финансов французской футурологической школы), Гуго Тиманн (глава Баттелевского института в Женеве) и я. С нами предполагали поддерживать постоянные контакты и некоторые другие из присутствовавших, в том числе Деннис Габор (лауреат Нобелевской премии по физике и к тому же большой гуманист). Так родился Римский клуб, получивший имя свое от города, где появился на свет".

"Клуб был задуман как общество, ориентированное на конкретные действия, а не на дискуссии ради дискуссий. В соответствии с намеченной программой действий перед Клубом были поставлены две основные цели, которые он должен был постепенно осуществлять. Первая цель - способствовать и содействовать тому, чтобы люди как можно яснее и глубже осознавали затруднения человечества. Очевидно, что эта цель включает изучение тех ограниченных и весьма сомнительных перспектив и возможностей выбора, которые останутся человечеству, если оно срочно не скорректирует наметившиеся ныне тенденции мирового развития. И вторая цель - использовать все доступные знания, чтобы стимулировать установление новых отношений, политических курсов и институтов, которые способствовали бы исправлению нынешней ситуации. Чтобы служить этой двойной цели, Римский клуб стремился по своему составу представлять как бы срез современного прогрессивного человечества".

Аурелио Печчеи "Человеческий фактор". >>