ГЛАВА XI Герменевтика техники в контексте эволюции научных парадигм

А.Дугин

Эволюция парадигмальных оснований науки

Техника и наука (конвергенции и дивергенции)

Понятие "техники" часто ассоциируется с понятием "науки". Но если определять науку в историческом контексте, то мы вынуждены будем признать, что такая ассоциация может применяться только к периоду Нового времени, хотя бы потому, что в "донаучном" мире науки в полном смысле слова быть не могло, техника же была. Следовательно, мы можем рассматривать технику как нечто самостоятельное, а значит, имеющее собственную метафизику.

Смысл техники в философии Карла Маркса  

О смысле техники и ее роли в человеческой истории философы много спорили. Широкое распространение получил марксистский подход, который отождествлял технику с объективацией некоторых природных свойств в инструментальных целях трудового производства. Марксизм учил, что человек стал человеком (из животного), научившись пользоваться примитивными орудиями производства. Сам труд в марксистской философии, являющийся ее стержневым аксиологическим понятием, понимается именно как труд с использованием технических средств или средств производства. С этого постулата берет свое начало марксистская диалектика развития производительных сил и производственных отношений. Маркс писал: "Труд есть вечное условие человеческой жизни, и поэтому он независим от какой бы то ни было формы этой жизни, а напротив, одинаково общ всем ее общественным формам" (109).

В основе марксистского подхода лежит строгое деление на субъект и объект вполне в духе механицистской и рационалистической парадигмы Просвещения. Человеко-обезьяна остается животным до тех пор, пока между ним и природой не помещается отчуждающий посредник - орудие труда. Не просто сам факт деятельности делает человека человеком (ведь бобры строят искусно плотины и могут быть названы "инженерами", а птицы вьют гнезда, и могут быть названы "архитекторами", занятия и тех и других никак нельзя назвать праздностью), но именно факт труда с использованием технических средств. Это подчеркивает отчужденность человека от природы, фиксированность линии, пролегающей между субъектом и объектом. Животные и насекомые, чье поведение напоминает трудовой процесс, соприкасаются с природой непосредственно с помощью зубов, лап, клювов, хвостов и т.д. Поэтому они остаются частью самой природы. Человек, помещая между собой и природой технический инструмент (от самого примитивного до самого изощренного), выходит из природы, обособляет свою позицию.

Техника, таким образом, понимается как специфическое свойство человека, жестко противопоставленного природе и населяющим ее существам. Развитие техники в дальнейшем, по мнению марксистов, является важнейшим элементом развития социальных и производственных отношений. Важно подчеркнуть, что это развитие усугубляет процесс отчуждения человека от природы, усиливает имущественное неравенство, эксплуатацию человека человеком, и, в конце концов, порождает буржуазные общества и феномен всевластия капитала. Некоторые радикальные народные движения мистического и антибуржуазного характера - такие как луддиты - интуитивно догадывались об отчуждающей роли техники в социальной истории и видели в средствах производства основной инструмент эксплуатации. Из этого они делали радикальный вывод о необходимости уничтожения машин.

Техника как отчуждение  

Марксистское понимание сущности техники вскрывает безусловно присутствующий в ней потенциал отчуждения, способствующий основной тенденции Нового времени - объективации объектного (природы) и субъективации субъектного (человека). Если оставить в стороне экстраполяцию значения техники для первобытных людей на совести материалистического и дарвинистского марксизма, нельзя не согласиться, что роль техники в Новое время - или, по меньшей мере, в те эпохи, когда отчуждение субъекта от объекта было доминирующей парадигмой (к этому, как мы показали, следует отнести отчасти и Средневековье, т.е. парадигму луча) - заключалась именно в фиксации этого отчуждения, в практическом закреплении его. И в таком ограниченном историческим контекстом смысле марксистское понимание сущности техники следует признать вполне адекватным, независимо от того, разделяем ли мы интерпретацию марксизма в целом или нет.

Сделав оговорку о границах применимости марксистского понимания техники, мы пришли к очень важному положению. Если техника появилась исторически раньше науки в ее современном ("ортодоксальном") понимании, то функцию закрепления отчуждения между субъектом и объектом мы согласились признать за ней лишь в Новое время. Это - парадокс, так как, признавая справедливость такого подхода, мы вынуждены также признать, что человек превратился из обезьяны в человека только в эпоху Просвещения. Как ни странно это звучит, но аксиомы современной философской антропологии сложились именно на заре Нового времени, и в качестве эталона человека был взят именно человек этого периода. Правда, сразу же вслед за этим такая антропологическая установка была признана всеобщей и экстраполирована на всю историю. Там же, где структура человеческого сознания всерьез расходилась с рационалистическими нормативами Просвещения, например, у "дикарей", "примитивных народов", к ним царило отношение как "недолюдям", что помимо всего прочего служило оправданием рабства и колонизации. Показательно, что западный расизм и позорная практика работорговли в Америке сосуществовали с развитием либеральных и рационалистических доктрин, а виднейшие прогрессисты часто являлись рабовладельцами с расистским подтекстом. И одним из показателей отличия людей от "недолюдей" в Новое время был именно уровень технического развития, т.е. уровень отчуждения человеческого субъекта от объектной природы. Редкой для эпохи Просвещения была позиция Жан-Жака Руссо, воспевавшего "добрых дикарей" и считавшего развитие техники источником роста человеческих пороков. Схожей позиции придерживались и немецкие романтики.

Отчуждающий характер современной научности  

Уточнение исторической локализации роли техники в ее марксистском понимании привело нас к еще одному важному выводу: отчуждающее значения техники как фиксации дистанции между субъектом и объектом совпадает с появлением современной науки, которая была призвана выполнить весьма сходную функцию - только в более универсальном объеме. Современная наука сложилась как приоритетное средство теоретического и практического взаимодействия автономного субъекта с автономным объектом, т.е. как особая сфера, лежащая между человеком и природой, объясняющая природу человеку и служащая ему для покорения природы. Сама по себе наука выполняла в целом функцию, сходную с функцией техники - она также закрепляла и концептуализировала отчуждение субъекта от объекта. И совершенно не случайно привилегированным инструментом науки стали технические средства.

Такая функциональная близость науки и техники, единство их метафизической роли в парадигме Нового времени и объясняет нам, почему эти два понятия стали столь неразрывны в повседневном языке. Эта взаимосвязь простирается так далеко, что развитие науки определяется по уровню развития техники, основанной на практическом применении ее результатов. По мере усиления утилитаристского прикладного настроя в современном обществе, эта функциональная связь возрастала.

Мартин Хайдеггер (техника вне парадигмы отрезка)  

Согласившись с Марксом относительно функции техники в Новое время, следует поставить другой вопрос. Если мы откажемся от экстраполяции современной антропологии за пределы Нового времени и рассмотрим иные эпохи с позиции тех парадигм, которые в них доминировали, что мы сможем сказать о сущности техники? Нечто аналогичное проделал Мартин Хайдеггер, крупнейший современный философ, отказавшийся некритически следовать за парадигмой Просвещения и поставивший вопрос о сознательном и тотальном возврате к утраченной онтологичности античного мировосприятия, к парадигме сферы. Хайдеггер, абстрагируясь от клише Нового времени, ставит вопрос о сущности техники: "Мы ставим вопрос о технике, когда спрашиваем, что она такое. Каждому известны оба суждения, служащие ответом на наш вопрос. Одно гласит: техника есть средство достижения цели. Другое гласит: техника есть известная человеческая деятельность. Оба определения говорят об одном. (...) К тому, что есть техника, относится изготовление и применение орудий, инструментов и машин, относится само изготовленное и применяемое, относятся потребности и цели, для которых все это служит. Совокупность подобных устройств и есть техника" (125,45).

В таком определение - на первый взгляд, вполне банальном - Хайдеггер, на самом деле, закладывает основы рассмотрения феномена техники в отрыве от общепринятых современных воззрений, мгновенно применяющих эти определения к парадигме отрезка. Однако М.Хайдеггер закладывает через эти определения возможность более универсального толкования техники в зависимости от антропологической, гносеологической или онтологической картины мира, где понятия "средства", "цели", "человека" могут интерпретироваться в весьма различных системах координат. В наших терминах можно сказать, что понимание сущности техники есть прямая проекция базовых парадигм, выделенных нами в ходе исследования.

Хайдеггер обращается к значению техники в античности, т.е. в рамках парадигмы сферы. Он подчеркивает, что "с самых ранних веков до времени Платона слово техне стоит рядом со словом эпистеме. Оба слова знаменуют "знание" в самом широком смысле" (125). И в том и в другом термине центральным значением является идея "выведения чего-то пока несуществующего в существование", "прояснение ситуации", причем этот процесс не является заведомо гарантированным и в огромной степени зависит от того, кто его осуществляет. Иными словами, "техника" есть процесс выведение скрытого в открытое, интериорного в экстериорное. Этим термином греки описывали и бытовое ремесло и высокие искусства. Фактически, оно было тождественно также слову поэсис, т.е. "произведение". Напомним, что поэзия у древних народов считалась именно сакральным искусством, сродни пророчеству. В сакральном холистском контексте значение "техники" также сакрально. Более того, "техника" означает такой процесс, в ходе которого потаенное приводится к обнаружению. В рамках парадигмы сферы "потаенное", "полярное", "невидимое", "скрытое в центре мира и вещей" считается более онтологичным и нагруженным смыслом, нежели внешнее. По этой причине даже среди иных сакральных понятий, понятие техне имеет некоторый приоритет: здесь скрытое зерно делается открытым. Следовательно, именно этот процесс является сакральным по преимуществу.

Техника и онтология  

Хайдеггер показывает, что через техне сущностная сторона бытия, das Sein, дает о себе знать формам, обретающимся на его периферии, das Seiende. Но так дело обстоит в рамках того, что мы определили как парадигму сферы. Здесь "технический импульс" предполагается протекающим в модели шара и поэтому движение изнутри вовне имеет "полярно-онтологический" характер. Однако, верно и еще одно замечание - техне своим процессом обнаруживает специфику этой парадигмы. Сферическая парадигма через технику выливается в многомерное повествование о холизме онтологии. При этом фундаментальной разницы между деятельностью человека, животного или бесплотного духа здесь нет. Поведение зверей, нимф, фавнов, титанов или богов тоже "технично" в той мере, в какой сквозь них бытие повествует о своем ядре, и в какой в этом повествовании существа активно соучаствуют. Отсюда античная идея возведения истоков техники и ремесел к богам. Боги хранят и открывают бытие, причем по-разному и с разным результатом для себя и для людей. Роль техники - как процесса обнаружения сакрального - возрастает именно там, где ясность чистого бытия, das Sein, несколько затуманивается. Поэтому особыми техническими навыками наделяют греки богов, связанных с подземным миром (Гефест, Плутон), а также титанов, проигравших битву с богами и помещенных в проблематичную сферу между ясностью Олимпа и миром теней. Техника тем более связана с риском, с ловкостью, умением, дерзостью вывести на свет сокрытое, чем сложнее и неочевиднее ход этого выведения.

Проблематичный свет "человека технического"  

Человек парадигмы сферы, помещенный на грань между внутренним и внешним, обреченный на бремя выбора, догадки и решения, является существом техническим по преимуществу. В этом он схож с богами Тартара и титанами. Здесь мы снова сталкиваемся с органичной связью технического с человеческим фактом, но только в ситуации радикально отличной от марксистского контекста. Человек органически сопряжен с техникой не как с инструментом отчуждения, но как с инструментом соединения мира и его причины, сокрытого полюса сферы с точкой на поверхности. Человек здесь выступает как проблематичный свет, могущий в процессе технического действия обнаружить тот или иной аспект потаенного Бытия. Обнаруживая суть мира, человек связывает с ней не только себя, но и природу, так как эта суть является общей матрицей для обоих.

Постав (Ge-stell) парадигмы  

Хайдеггер является неоонтологом. Для него признание тотальности парадигмы отрезка в современном мире отнюдь не означает, что эта парадигма есть истина более адекватная, нежели иные парадигмы. Более того, он настаивает на том, что подлинной онтологической парадигмой может быть только парадигма сферы, а парадигма отрезка - ничто иное как временная историческая аберрация. Вслед за своим любимым поэтом, радикальным романтиком Гельдерлином, Хайдеггер утверждает, что "мы живем в точке полночи мира". Если Маркс распространял отчуждающий смысл техники на эпохи доминации донаучных парадигм, то Хайдеггер делает обратное и утверждает, что и в современном мире техника продолжает выполнять ту же функцию, что она выполняла и ранее, хотя и завуалированно. Он пишет: "Сущность современной техники скрывается в "по-ставе", Ge-stell. "По-став" повинуется миссии раскрытия потаенности. Эти формулы повествуют нам о чем-то ином, нежели часто произносимые речи о технике как о судьбе нашей эпохи, где судьба означает неизбежность неотвратимого хода вещей" (125,59).

Такой подход приводит Хайдеггера к интересному выводу о том, что "где опасность, там вырастает и спасительное" (318). Иными словами, проблемы, возникающие в связи с отчуждающей функцией современной техники могут быть сняты только через обращение к ее древнему античному значению.

Столь разное, практически противоположное, понимание "техники" в античности и в современном мире связано с противоположностью самих этих парадигм. Если техника в марксистской интерпретации отчуждает человека от природы, а античном ее понимании, сближая мир с его сутью, косвенно способствует и соединению человека с природой, то в общем случае она просто регулирует процесс того, что Хайдеггер называет "по-ставом", но "по-ставом" не всегда Бытия, но именно парадигмы. Какая парадигма преобладает, такая и "по-ставляется" в техническом процессе.

Новое время "по-ставляет" через технику отчуждение, создает современного человека-субъекта, противо-поставленного природе и навсегда с ней разъединенного. Она обнаруживает суть бытия, понятого в парадигме отрезка, а такое бытие видится как локальная механическая реальность. Не современная техника лежит в основе механического, автоматного существования современных людей, но сама современная техника есть способ обнаружения внутренней парадигмы современности, парадигмы отрезка.

В мире Традиции все было строго наоборот, и техника "по-ставляла" парадигму сферы, обнаруживала, выводила наружу скрытое бытие.

Техника в парадигме луча  

Парадигма луча, соответственно, имела свою технику, основанную на принципе аристолевской схоластики. Эта средневековая техника "по-ставляла" парадигму луча. Очень показательны задачи, которая ставила перед собой техника той эпохи - создание "вечного двигателя", получение "элексира бессмертия" и т.д. С одной стороны, это были задачи онтологические - отсюда "вечность", "бессмертие" и т.д. С другой - чисто прагматические, отсюда механические конструкты: "двигатель", "элексир". Техника в Средневековье пыталась объединить отчужденный от Творца мир в новый союз, тварными средствами приблизиться к Нетварному. Она "по-ставляла" комбинацию креационизма и эсхатологии, и в этом состояла ее метафизическая специфика.

Такое понимание техники примиряет и ее просвещенческое значение (доведенное до крайности в диалектике Маркса), и хайдеггеровский подход, восстанавливающий философские нормы античности. Осмысление сущности техники исходя из предлагаемого парадигматического подхода позволяет корректно оценить ее функциональную роль и на более узких периодах истории - в эпоху Возрождения, в протестантском контексте, в цивилизациях Древности и Востока, в православных странах и т.д.

Сотериологический потенциал техники  

Приведем в качестве примера лишь то внешне противоречивое утверждение Хайдеггера, - "где опасность, там вырастает и спасительное", - которое подразумевает, что преодоление современной техники и эксцессов ее развития может быть осуществлено только техническими же средствами. Если обратиться к тому, что мы обнаружили в новейшей научной мысли XX века и акцентировать внимание на глубоком разочаровании в парадигме отрезка, наступившем в период интенсивного развития научной ортодоксии, мы заметим новый всплеск интереса к парадигме сферы, которая становится все более и более отчетливой по мере того, как теории хаоса, фракталов и суперструн завоевывают себе сторонников. Осмысляется же это и в параллельных философских обобщениях холистского типа, где не последнюю роль играют размышления физиков - И.Пригожина, Ф.Капра, Б.Мандельброта, Д.А.Полякова и др. Сам Хайдеггер может рассматриваться как ключевая фигура философии XX века, решившая сделать обращение к онтологическому, холистскому мышлению основной линией своей философии. Причем его влияние было тем более эффективным, что он в отличие от Рене Генона или Юлиуса Эволы использовал для изложения своих ("антисовременных" по сути) взглядов конвенциональный язык современной философии. Поэтому Хайдеггера часто причисляют к более широкому контексту в немецкой социально-политической мысли нашего столетия, называемой "консервативная революция".

Иными словами, техника, действительно, может стать спасительной, если она снова будет воплощать в себе "по-став" парадигмы сферы. Но это будет, скорее, свойством самой этой парадигмы, а не техники как нейтрального инструмента обнаружения потаенного.

И здесь можно себе представить удивительный поворот в техническом развитии, который может наступить в том случае, если парадигма отрезка будет окончательно изжита не только в области авангардных физико-математических наук (где это почти произошло), но и в широком культурно-историческом контексте (в том числе в экономике, и в политике), где, напротив, клише просвещенческого, механицистского, атомистски-индивидуалистического подхода еще крайне устойчивы. При этом увеличение зазора между авангардной новейшей наукой и иными уровнями культуры (что, с другой стороны, прямо вытекает из изменения функции науки в постнаучный период), ставит эту проблему в новой, не известной доселе плоскости. Вульгаризация классической науки в огромной мере сформировала клише современной ментальности. Но качественная мутация науки в конце XX века не отразилась симметрично на соответствующем изменении общераспространенных ментальных клише. В этом мы сталкиваемся с любопытной асимметрией парадигм. Влияние "научной мифологии" на массы оказалось более устойчивым, чем основания этой мифологии. И новейшая наука, таким образом, пришла в определенное противоречие с нормативными гносеологическими установками масс.

Открытый вопрос об онтологии техники будущего (бифуркация)  

Такое положение дел ставит интересный вопрос, ответ на который может дать только будущее. Либо новейшая наука, заново приближающаяся к холистской парадигме, опять будет играть революционную роль, разрушая систему очевидностей, которая она сама же и породила на ранних начальных этапах (и затвердила в течение всего периода своего экстенсивного развития), либо она обособится в отдельную область, оторванную от основных культурных процессов, превратившись в аналог того, чем являлись различные оккультные группы и движения в оптимистически позитивистскую эпоху. Приводившаяся нами цитата из Фритьофа Капра о "сходстве новейшей науки с мистиками всех времен и традиций" и общие наблюдения за потерей обществом интереса к авангардным научным разработкам заставляет на данном этапе склоняться в сторону второго предположения.

Этот вопрос, имеющий характер бифуркации (пока невозможно точно предсказать, какая траектория окажется, в конце концов, превалирующей), напрямую связан с метафизикой техники на нынешнем этапе и в будущем (ближайшем и отдаленном). Если новейшая, тяготеющая к холизму наука пойдет по революционному пути, то и техника, с ней сопряженная функционально и метафизически, будет играть важнейшую онтологическую роль, станет "спасительным", о чем говорил Хайдеггер. В этом случае техника будет по-ставлять в жизнь "возврат к бытию", "вечное возвращение". Можно предположить, что такое нео-революционное направление в технике, основывающейся на новом холизме, приведет к решению многих проблем, созданных предшествующим этапом технического развития, создаст конструкции нового холистского, "голографического" типа, обезвредит теневую, экологически отрицательную сторону индустриального и пост-индустриального общества. Возможность такой техники нового типа угадывается в разных экологических проектах.

Если же новейшая наука (постнаука) замкнется в своей строго определенной сфере, техника имеет шанс с ней решительной разойтись и совершенно от нее автономизироваться, вырывая из научного (постнаучного) контекста разрозненные фрагменты, вовлекаемые в процесс механицистской оптимизации - по прагматической логике атомистского потребления. Более того, эта новейшая техника может продолжать двигаться по линии экстенсивного развития научной ортодоксии, не взирая на философские и физико-математические открытия, подорвавшие доверие к классическим ньютоновско-картезианским методологиям. Такое игнорирование содержательной стороны новейшей науки со стороны автономизировавшейся техники может привести к столь чудовищным результатам, что "спасительное" окажется уже недейственным. Намеки на эту ужасающую воображение картину, уже сегодня можно распознать в экспериментах по клонированию человеческих существ, в разработках новых видов оружия, в безграничной коммерциализации новейших технологий, в полном отрыве как от научной фундаментальности, так и от ограничительных философско-этических норм. Эта вторая возможность называется "технократией". Некоторые ее апологеты, в частности, Даниэлл Белл, уже сегодня открыто заявляют, что "культура является препятствием технологического развития". Техника, оторванная от науки и философии, может оказаться при определенных условиях "последним по-ставом" истории, обнаруживающим "обратную сторону шара бытия" (М.Хайдеггер), т.е. смерть человеческой цивилизации.