Необходимость в Дугине

Самым важным в философии Дугина является как изложение им философии традиционализма в целом, так и представление собственной версии традиционалистской философии.

ЗА Дугина

1. К традиционализму

Остановитесь на путях ваших и рассмотрите, и расспросите о путях древних, где путь добрый, и идите по нему. (Книга пророка Иеремии, 6: 16).

Самым важным в философии Дугина является как изложение им философии традиционализма в целом, так и представление собственной версии традиционалистской философии. Само настойчивое умалчивание на протяжении десятилетий о существовании традиционалистической школы в зарубежной философии напоминает идеологическую блокаду.

Вообще, в советское время непрофессионалу было затруднительно ознакомиться с современной ему западной философией как по техническим причинам, так и по идеологическим. То, что уже никак нельзя было скрывать (например, экзистенциализм или неотомизм), подавалось общественности под определённым оценочным соусом (например, сборник «Современная западная буржуазная мысль»). Иные учения (к примеру, «теология освобождения», ситуационизм, постструктурализм) не были известны совсем. К числу таковых относилась и традиционалистическая школа.

После крушения советских идеологических барьеров традиционалистская школа почему-то оставалась в изоляции от внимания интересующихся (даже знающих иностранные языки), и первые сведения о Рене Геноне, Юлиусе Эволе, Титусе Буркхардте мы получили только от Дугина в конце 1980-х - начале 1990-х. Внезапно открылось, что существует развитая и мощная школа в философии и культурологии, позиция которой радикально противоположна прочим известным философским школам. Мощью и ширью своей позиции традиционализм попросту опрокидывает иные философии. Итак, «информирование» о традиционализме есть первая заслуга Дугина.

Однако, есть в его творчестве ещё более важные стороны. Дугин не популяризатор традиционализма, он автор его особой версии, первым ключом которой является понимание традиционализма как языка. По мнению Дугина, традиционализм - не сумма идей, а определённый способ познания и отношения к действительности. Интерпретируя Генона, он пишет: «Превыше всего - язык Традиции как система связей, подразумеваний, противостоящая современному миру, языку современного мира, и имеющая все основания на истинность, на абсолютную истинность» [1].

Гносеологический и онтологический аспект традиционализма неразрывно слиты, но гносеологическая сторона является сознанию исследования только вслед за онтологической стороной. Иначе говоря, чтобы иметь представления о традиционализме, нужно стать традиционалистом или, хотя бы, представить себя таковым. Традиционализм - не сумма идей, а способ восприятия и отношения к действительности. Посему это опасная философия. Если противник марксизма или позитивизма может дать превратное, неполное, искажённое или ложное изложение этих учений, то с традиционализмом так не получится.

Само изложение традиционалистского кредо слишком радикально и живо, оно вторгается в разум исследователя и заставляет немедленно формулировать собственное отношение к этой школе. И чтущий становится либо традиционалистом, либо становится противником традиционализма [2]. Однако, он не может не выразить собственного отношения к этой школе. Настойчивостью своих определений и фундаментализмом ценностей традиционализм обрушивается на того, кто к нему прикасается. Видимо, поэтому он и замалчивался официальной советской философией.

Кроме того, Дугин не просто рассказал о Геноне и Эволе. Он проделал интересную работу соединения традиционалистической философии с учениями мыслителей, о которых в СССР почти ничего не было известно: Ги Дебор, Карл Шмитт, Ален де Бенуа, Николай Трубецкой и Пётр Савицкий, Фридрих Ратцель и Карл Хаусхофер, Жиль Делёз и Жак Деррида. Эти учения (а о них необразованному читателю нужно было сперва рассказать!) были рассмотрены с традиционалистической точки зрения. Но это уже и есть традиционализм в действии - не пересказывать и повторять идеи, но интегрировать и перерабатывать интеллектуальный капитал современности против самой современности.

2. Что есть традиционализм?

I.

Традиционализм есть восприятие современности как дегенерации, как упадка жизненных сил, способности полноценного мировосприятия и полноценного социального строительства. Современные человек, общество, цивилизация (в глобальном смысле слова) пребывают в полнейшем упадке вследствие десакрализации-обезбоживания.

«Язык Традиции основан на утверждении однонаправленного процесса существования Вселенной. Этот процесс ориентирован строго определенным образом. - Он идет от рая к аду, от полноты к пустоте, от цельности к фрагментарности, от качества к количеству, от золотого века к железному, от блага ко злу. То, что традиция понимает под "злом", - это совсем не обязательно "зло" в современном узко моральном смысле, - находится впереди, а "благо" расположено сзади, в древности, в прошлом, in illo tempora. Соответственно, перспектива, которую очерчивает Традиция, представляя логику циклического развития, имеет вектор - от полноты к лишенности, ущербности, от целостности к фрагментарности. Язык современности (абсолютная идея "европейского человечества") как бы подхватывает это отношение и утверждает - "да, мы принимаем вызов, и выстраиваем модель, основанную на профанизации, десакрализации, фрагментации целого, на отбрасывании всех духовных и метафизических сторон, как ненужных и излишних, очищаем пространство от прошлого, освобождаем его для постоянно развивающегося, постоянно становящегося будущего".

В основе "языка современности" лежит богоборчество, отрицание Традиции, ее основных постулатов, ее проявленных и непроявленных парадигматических основ. "Язык современности" не просто параллелен секуляризации, он изначально сопряжен с желанием "подыграть" (но с обратным знаком) эсхатологическому, направленному в будущее видению, свойственному Традиции» [3].

Отрицание священных норм бытия есть величайшее зло, породившее мир хаоса и бессмысленности, в котором человек полностью оторван от своего бытия и превращён в марионетку псевдосмыслов-образов. Более того, заявление постмодернистов об отказе от самого поиска истины с традиционалистической точки зрения вполне закономерно. Нет Бога как основы бытия и быта - следовательно, всякое смысло- и целеполагание отпадает. Остаётся функционирование в созданной иными информационной матрице.

«Это нечто среднее между животным и автоматом. Существо, наделенное, с одной стороны, определенными рациональными способностями, с другой - лишенное свойственной зверям естественной гармонии. Это больное животное, обладающее не компенсирующим недостатки, но нелепо добавленным комплексом рациональных оценок. Животное, напоминающее автомат» [4].

Об этом говорят и постмодернисты, однако, для традиционалиста само существование постмодерниста - симптом, показатель всеобщего духовного упадка вследствие планомерного богоборчества и грехопадения.

Традиционализм всегда исходит из двойственности мира и человеческого существа: дух против материи. При этом материальное начало есть слабое подобие начала духовного, его примитивное воплощение и насилие над ним. Кроме того, материальное начало всем своим существованием обязано началу духовному и тесно с ним переплетено. Соответственно, при удалении плоти от духа, при насилии плоти над духом наступает уродство, а затем - смерть.

«Развитие всякого проявления с необходимостью предполагает всё большее и большее удаление от принципа, из которого оно исходит. <…> Это падение может быть охарактеризовано как прогрессивная материализация, так как выражение принципа есть чистая духовность» [5].

При забвении о духовной основе бытия наступает невежество и хаос - социальный, политический, личностный. Коверкается сама сущность человека - он отрывается от мира природного, но и не достигает мира духовного, использует разум для познания и покорения природы, но этим же разумом помещает себя в мир миражей и искусственных образов, виртуально зависая в нигде.

«Ангелическое интуитивное начало, способное осознать вечность, глубоко задавлено, успокоено и закопано. В течение всей благополучной жизни оно не дает о себе знать, как правило, никогда и ни при каких обстоятельствах. Это начало остается лишь возможным, потенциальным. - Актуальна же в человеке телесность, которая - вопреки замороженному и глубоко запрятанному ангелу - дает о себе знать спокойно, методично, регулярно, исподволь, вплоть до того, что человек склонен отождествлять с телесностью вообще все существование как таковое. Факт бытия для человека с безнадежно уснувшим ангелом и есть факт телесности» [6].

В этом пункте традиционализм - язык Духа. Но это именно современная философия, учащая, что Традиция отличается от традиции, что Дух и «духовная сфера общества» - несоизмеримо разные вещи [7]. Языком масс-культуры, популярной политики, школьных примитивных идеологем человек Современности приучен к восприятию бытия как телесности, а духовное начало - если оно и признаётся - воспринимается как слабая абстрактная вытяжка из существования материального мира, как общее название умственной деятельности, призванной обеспечивать и ублажать телесность.

«… Эти люди не потому не веруют в Бога, что Бог как таковой утратил для них достоверность, а потому, что они сами отказались от способности веровать и уже не могут искать Бога. Они больше не могут искать, потому что перестали думать. Торчащие на площади бездельники упразднили мышление, заменив его пересудами» [8].

И эта утрата умения веровать [9], способности явственно видеть Бога как Основу мироздания, потеря способности к служению духовному измерению жизни, полное угнетение телесностью, временностью, изменчивостью - это утрата человеческого, это самая тёмная печаль традиционалистов.

II.

Традиционализм есть представление об истории как о грехопадении - не разовом, а продолжающемся, транслирующемся, ухудшающемся [10]. Никакого прогресса, никакого будущего, кроме хаоса и смерти, нет. Мы (в глобальном масштабе) подошли вплотную к завершению цикла - это показывает и природа объективная, и природа человеческая. В самой мрачной из своих книг - в «Мерзейшей мощи» - Клайв Льюис писал: «Времена созрели. С точки зрения преисподней, к этому вела вся человеческая история. Падший человек уже может стряхнуть те ограничения, которые само милосердие наложило на его силу. Если он это сделает, воплотится ад. Дурные люди, ползающие сейчас по маленькой планете, обретут состояние, которое прежде обретали лишь по смерти, и станут прямым орудием темных сил. Природа станет их рабыней, и предел этому положит лишь конец времён» [11].

В такой ситуации воспевать прогресс и светлое будущее может либо безумец, либо глупец, либо негодяй, служитель зла [12]. Задача традиционалиста - остановиться и, по возможности, повернуться вспять, к священному прошлому. Традиционализм похож на консерватизм ненавистью к настоящему, недоверием к будущему, воспеванием прошлого. Но отличие - в том, что консерваторы мыслят невозможным вернуть прошлое, их задача - постараться заморозить современную деградацию и - если возможно - воскресить некоторые элементы прошлого. Традиционализм смело заявляет о возможности восстановления слепящего своей правотой прошлого, о радикальной борьбе с Современностью, о радикальном преображении действительности: «Солнце, сожги настоящее во имя грядущего, но помилуй прошедшее» (Николай Гумилёв) [13].

Забвение, отрицание священных норм изначального бытия с Богом (и в Боге) есть, согласно древней христианской антропологии, одна из трёх сатанинских сил (наряду с леностью и похотью [14] ). Эпоха Постмодерна использует их все для трансляции вопиющего ничто.

Традиционалист не вырывает индивидуальной и социальной жизни из общего тока истории. Для него бытие динамично, а не статично, и каждый последующий миг бытия есть удаление от прошлого. И прошлое это - сиятельно. Это Золотой век, наивозможнейшее соединение человеческого и Божеского, от которого человечество отпадает, деградируя, утрачивая живительные связи с духовным наполнением действительности. Соответственно, будущее - ад, зло, хаос, возвышение самого дурного, что имеется в человеческой природе. И мировая деградация есть не «поклонение иным богам», но десакрализация - утрата священной связанности бытия, целеполагания жизни за пределами материального мира.

Историческая деградация человечества идёт не линейно, а спиралеобразно. Определённые законы Социального и Политического регулярно действуют, и потому каждый виток мировой спирали истории «якобы похож» на предыдущий, но он - иной. И качественно примитивнее и разрушительнее предыдущего витка истории; является его извращённой и непоследовательной копией [15].

Традиционалист отрицает единообразие цивилизационных путей. Разумеется, существуют некоторые законы развития [16] (как деградации), но каждая цивилизация по-своему вшивает их в своё тело и свой путь. Не стоит забывать, что только с конца XVIII века западная философия начала пересматривать эталоны универсализма-западоцентризма, начав с философии немецкого романтизма. B России, отвергая «западное пленение мысли» [17], славянофилы одними из первых не просто заговорили о цивилизационном своеобразии развития, а именно воспели его [18]. Эта мысль была ярко продолжена Николаем Данилевским и Константином Леонтьевым [19]. И если Леонтьев попытался выделить внутренние динамические особенности каждой стадии цивилизационного развития, то последовавшие за ним философы постарались прояснить внешние факторы, влияющие на «культурно-исторический тип».

Таковыми в России были евразийцы, а на Западе - основоположники геополитики. Они утверждали, что решающими факторами в формировании цивилизационного лица является как религия, так и географические особенности (заслуживающее особенного внимания). И предложили диалектические пары: Суша против Моря, Лес против Степи и пр. [20].

Дугин в России 1990-х годов был одним из первых глашатаев как евразийства, так и геополитики. Более того, он разработал собственный проект - неоевразийство, в котором постарался объединить евразийство, геополитическое учение и теорию этногенеза Льва Гумилёва - «последнего евразийца» [21], учёного, единственно попытавшегося связать динамические-внутренние особенности этногенеза с особенностями «местообитания» (см. кривую этногенеза [22] ).

Рассуждая о традиционалистическом видении истории, не стоит забывать, что наряду с множественностью цивилизационных путей и единством законов их развития существует и всеобщий путь, оканчивающийся тем, что христиане называют Концом Света. Однако движение к этой «точке Омега» у каждой нации собственное. И путь западной части человечества есть путь наибольшего и окончательного рассеивания и взращивания плевел зла и смерти. Именно Запад несёт смерть всему миру.

«Запад не просто сторона света, где сакральное начало ослаблено или замутнено. Это географическая и геополитическая зона планеты, которая сделала из десакрализации свое кредо, взяло ее на щит в качестве цели для самой себя и для всех остальных регионов планеты» [23].

Однако, традиционализм как философская школа возник именно на Западе. Генон и Эвола писали: то, что представляет собой нынешний Запад, есть нарушение изначальной полноты проекта; возможно возвращение к этой сияющей полноте и восстановление прошлого, если будет уничтожено то, что сделало Запад Современностью и Всемирностью. Речь идёт о возврате к изначальной освящённости общества, о неукоснительном превосходстве традиционно-религиозных принципов надо всеми остальными.

III.

Традиционалист отрицает абстрактно-механицистское понимание нации. Для него нация - организм: живой, динамичный, проходящий все стадии цикла жизни [24]. Индивид неотделим от Социального, просто «человек» - не более чем фикция, абстрактное понятие, опасное своим превращением в химеру. Константин Аксаков писал: «Народ есть та великая сила, та живая связь людей, без которой и вне которой отдельный человек был бы бесполезным эгоистом, а всё человечество - бесплодной отвлеченностью. Разъединяющий эгоистический элемент личности умеряется высшим началом живого союза народного, другими словами: великодушием общинного элемента. В общинном союзе не уничтожаются личности, но отрекаются лишь от своей исключительности, дабы составить согласное целое, дабы явить желанное сочетание всех. Они звучат в общине, не как отдельные голоса, но как хор» [25].

Атомарный индивид невозможен в принципе, а если возможен как факт - то как носитель инфекционного саморазрушительного начала: «Прогресс - это и есть десакрализация, освобождение автономного индивидуума <…> от довлеющих над ним догм» [26].

Быть может, основная цель процесса десакрализации состоит не в том, чтобы затмить у современного человека памятование о Боге и Вечности, а в том, чтобы создать в его самомнении фантом полного индивидуализма, независимости от общества. А общество в таком случае превращается в абстрактное понятие как общность индивидов, объединённых достижением какой-либо цели. При таком материалистически-секулярном понимании общества напрочь выхолащивается само представление о духе общества: рода, народа, нации, цивилизации. Всё сводится к функционированию индивидов [27]; и фразы «Русь - хранительница Православия», «зов предков», «грехи предков», «родовой долг» превращаются в несерьёзные прибаутки.

Индивида, оторванного от общества, не нужно более учить безбожию - он сам легко скатывается в эту пропасть, понеже не ощущает духовной вовлечённости в естественное общество. Но, будучи неспособен удовлетворить свои эмоциональные потребности в полном одиночестве, индивид создаёт другое общество - полувиртуальное, объединённое не изначальной духовностью, а идеей, настроением, поведением - современную капиталистическую семью (основанную на контракте, официальном или интуитивном [28] ), партию, секту, клуб, движение. И в этом сообществе он уже позволяет себе расслабиться. Даже фанатично служа ему, секулярный индивид остаётся индивидом, стремящимся обрести то, что считает самостью.

Механизм этого прекрасно описан американским социологом Эриком Хоффером: «Самыми страстными фанатиками часто бывают эгоисты, потерявшие веру в себя из-за врождённых недостатков или вследствие внешних обстоятельств. Их эгоизм сам по себе - прекрасный инструмент: они перестают им пользоваться для своего неудачного "я" и отдаются служению какому-нибудь "священному делу". И хотя приобретённая ими вера может быть верой любви и смирения, сами они не могут быть ни любящими, ни смиренными» [29]; «Желание чему-то принадлежать есть частично желание в чём-то затеряться» [30].

Так пропадает Социальное, нивелируется дух общества, становятся фикциями понятия родовой и семейной ответственности (безусловной!), общество становится подвижным, манипулятивным, лишённым централизации и кастовой иерархии. Каждый выстраивает вокруг себя свой круг общения и действия или, при отсутствии элементарной воли и чёткого самопонимания, примыкает к уже готовому чужому кругу. Ценности абсолютные заменяются ценностями групповыми, и каждая группа, стремясь к внутреннему комфорту, стремится к популяризации или даже навязыванию своих внутренних особенностей другим группам [31]. И индивид, вовлечённый в группу, прекрасно осознаёт виртуальность и сиюминутность принципов его круга, сознаёт множественность смыслов при отсутствии единого, вечного и неизменного Смысла и Истины.

Постмодернисты назвали это ризомой - ветвлением. Мочковатая корневая система вытесняет стержневую, потому что разрыхление грунта, вгрызание в него стало невозможным современному человеку. Существуя на поверхности, прыгая с одной кочки псевдосмысла на другую, человек теряет в себе лик Творца, превращаясь в робота, марионетку. И дело остаётся лишь за сверхкукловодом, который будет своей потехи ради сталкивать миллионы одинаковых големов в сумраке Конца Света. Это уже тема Откровения Иоанна Богослова.

«Спектакль становится только еще более гротескным оттого, что люди не хотят признавать себя куклами. И только среди тех людей, которые понимают свою аппаратную природу, которые способны вскрыть в себе самих автомат, и намечается первая серьезная бытийная проблематика. Если человек думает, что "это он", то "он" ошибается. Человек - это ожившая, оживленная кукла. Для каких целей - это другой вопрос» [32].

IV.

Традиционализм основан на кастовом видении общества. Изначальное неравенство людей - один из исходных принципов естественной философии порядка. И, поскольку наибольшее описание эта тема получила в индуизме (хотя присутствует во всех традиционных религиях), индуизм в массовом сознании часто ассоциируется с традиционализмом [33], а некоторые неоиндуистские организации и движения [34] создают себе капитал известности, именно эксплуатируя темы каст и мировой деградации (Кали-Юги).

Соответственно, здоровое состояние общества - это кастовая иерархия. А для этого в современном мире нужно вспомнить про касты. Кастовая философия неравенства была естественным состоянием мира до того, как интеллектуальный демонический дурман Просвещения не растиражировал повсюду миражи безусловного «равенства» и «свободы». Деление на сословия мудрецов-священнослужителей [35], воинов и тружеников [36] виделось естественным для западной, восточной и русской традиционной мысли. Об этом разграничении и связанным с ним разграничением моральных норм, ответственностей и прав даже не говорили (как о само собой разумеющемся), а ежели и упоминали, то только косвенно, в приложении к какой-нибудь иной теме - например, в учении Платона об «идеальном государстве» [37].

Одним из важнейших «достижений» «просветителей» являлось отрицание кастовой природы любого социума и воспевание принципов всеобщих (а потому абстрактных) прав и свобод. Философия неравенства - один из основных принципов традиционализма. И появиться такая философия могла только в Современности, утратившей естественное понимание естественного.

«Устройство традиционного общества может быть уподоблено пирамиде: внизу - количественный аспект (массы), вверху - качественный аспект (элиты). Чем выше место в пирамиде, тем меньше равных между собой элементов, тем больше качества, и наоборот. Так как качество, смысл, сакральность, власть в традиционном обществе совпадают, то его структура основывается на элите, концентрирует на ней свое внимание. Элиты, таким образом, представляют собой содержательный элемент традиционного общества.

В истории сакральных обществ высшими кастами были касты жрецов и воинов, они-то и составляли ядро сакральной элиты. Поскольку в общей системе традиционного общества преобладали качественные стороны, в центре внимания были вопросы, связанные с элитами. История элит, её диалектика, её исторический выбор, её эволюция или инволюция была синонимом истории народов, государств, культур, обществ» [38].

Христианское учение вовсе не отрицает кастовой природы человека, как утверждают отошедшие от Традиции протестантские авторы: «Как в одном теле у нас много членов, но не у всех членов одно и то же назначение, - так мы многие составляем одно тело во Христе, а каждый в отдельности мы - члены друг друга, имея же дарования, по данной нам благодати, различные» (Рим., 12: 4-6).

В христианском учении подчёркивается равенство всех людей в отношении к Богу - равенство полное и непреложное, равенство творений по отношению к Творцу, равенство детей Божьих по отношению к Пролившему кровь и Воскресшему: «Есть различия в дарованиях, а Дух - тот же. И есть различия в служениях, а Господь - тот же. И есть различия в действиях, а Бог - тот же, производящий всё во всех. Но каждому дается проявление Духа на пользу. Ибо кому чрез Духа дается слово мудрости; кому же - слово знания, в согласии с тем же Духом; иному - вера в том же Духе; другому же - дарования исцелений в едином Духе; другому же - сила, являемая в чудесах; другому - пророчество; другому же - различение духов; иному - разные языки; другому же - толкование языков. Всё же это производит один и тот же Дух, разделяя каждому особо, как Он хочет» (1 Кор., 12: 4-11).

Современность, осознанная на фантомах «просветителей», отрывает понятие равенства от Бога, и понятие условное (обращённое к Нему) становится понятием безусловным (обращённым к индивиду): «Желание равенства равнозначно желанию бесформенного. Всякая идеология равенства служит точным показателем уровня вырождения общества или "позывными" сил, стремящихся привести мир к вырождению» [39].

Но поскольку в обществе секулярном, отвергшем Бога и Церковь, естественно возникает вопрос о границах прав и свобод, эти границы утверждает само общество. А поскольку общество - не более, чем абстрактное понятие, за установление границ берётся элита. А поскольку каст, различающихся в своём праве на установление истины, больше нет, и все сословия и классы «равны», то за дело установления этических императивов берётся единственная элита, возникающая в современном обществе - элита политическая. Вернее, политико-экономическая. А ещё точнее - финансовая элита, ибо политика к ХХ веку стала безусловно выражать лишь интересы мировой олигархии [40]. И собственное понимание границ равенства, правомочности и свободы устанавливаются, исходя из нужности для управляющей верхушки. Так капиталистическая мораль постепенно становится условием функционирования индивида и общества (начиная с промышленной революции XVII века). О губительности буржуазной морали много писали марксисты, особенно фрейдо-марксисты [41], но взамен её предлагали лишь тотальный перевёртыш: мораль одного из классов (пролетариат) становится абсолютной, а все прочие классы уничтожаются. Так получается коммунизм.

Мир современный гораздо более страшен, потому что господствующая собственническая, меркантильная, капиталистическая мораль становится виртуально-собственнической, медиа-капиталистической, когда с помощью СМИ потребление и обладание заменяются образами потребления и обладания. Эта тема блестяще раскрыта в одной из самых мрачных книг ХХ века - в «Обществе Спектакля» Ги-Эрнеста Дебора. Дебор утверждает тотальную закрепощённость сознания современного человека искусственными образами. В принципе, освобождение невозможно. Дебор предлагает чисто по-манихейски расшатывать сложившиеся условности в надежде на крушение абсурдного миропорядка [42], потому что «подобно тому, как оно представляет псевдо-блага, которые следует вожделеть, оно так же предлагает местным революционерам и фальшивые модели революции» [43].

Следовательно, революция и возрождение невозможны, и «с блаженным принятием существующего может сливаться воедино чисто показной бунт, - и этим выражается ни что иное, как то, что сама неудовлетворенность стала неким товаром, как только экономическое изобилие оказалось способным распространить производство на обработку такого первичного материала» [44].

Традиционализму чужда такая безысходность. Это философия воли и действия, ибо то, что является истинным двигателем в человеке - образ Божий, который можно исказить, но нельзя уничтожить, пока человек остаётся человеком. Одно из начал традиционализма - «вспоминание» о кастовой сущности общества и индивида. Если философия неравенства, неодинаковости, многоцветия будет хотя бы иметь право на возвещение в современном мире, стать наряду с фиктивной «моралью равенства», она немедленно победит, поскольку естественное стремление человека к порядку автоматически приведёт его к кастовому мировоззрению. Тогда возвещать «равенство» и «одинаковость» останутся только безумцы.

V.

Каким бы странным на первый взгляд это ни показалось, у традиционалистов очень негативное отношение к понятию религии. Религия есть сфера знаний и деятельности, основанная на вере в сверхъестественное - вот современное, секулярное определение религии, присутствующее всюду, начиная со школьных учебников. Так, религиозная вера - убеждённость в действии духовных сил, не требующая опытных доказательств - становится лишь одной из «сфер» общества. То бишь общество как система связей, возникших по какой-либо причине (но только не религиозной!) есть целое, а религия - его часть. Соответственно, поскольку это - часть, она меньше целого, и к религии можно относиться «свысока».

Демократы (безразличные ко всему, кроме эффективности управления для достижения наибольшего барыша) допускают существование религии. Можно верить, можно не верить - личное дело каждого: «Каждому гарантируется свобода совести, свобода вероисповедания, включая право исповедовать индивидуально или совместно с другими любую религию или не исповедовать никакой, свободно выбирать, иметь и распространять религиозные и иные убеждения и действовать в соответствии с ними» [45].

Главное - не мешать общественным нормам и правилам. Если мешаешь своей верой - заводятся разговоры о «религиозном экстремизме», «фундаментализме» и пр. [46] В секулярных обществах более радикального типа - коммунистических, социалистических и т. п. религия вполне закономерно рассматривается как тормоз в развитии производительных сил и как дефект производственных отношений. Дело за малым - уничтожить религию. Возможно, даже радикальными мерами - вместе с носителями религии, как в СССР или при «красных кхмерах» в Камбодже.

Дефект заключается в самом понятии религии. В традиционном обществе такого понятия просто не существовало - оно не отделялось от самого понятия Традиции [47]. Верить в Бога или в богов, признавать сосуществование мира духовного с миром материальным в традиционном обществе являлось нормальным, здоровым состоянием ума. Если шла речь о вероисповедальных различиях, употреблялось понятие «вера»: «вера христианская», «вера языческая», «вера басурманская». «Религии» не было - было указание на одну из сторон нормальной человеческой личности - на способность и потребность веровать.

«Религия - это то, что связывает сакральное с профаническим. Можно сказать, что это некоторая избирательная сакральность, в то время, как язык Традиции (полноценный холистский ансамбль), в принципе, не знает, что такое "профаническое", что такое "десакрализованное". В полноценной холистской Традиции сакрально всё: звук, жест, предмет, тело, чувство, мысль. Более того, всё это составляет единый комплекс» [48].

Так в секулярном обществе формируется представление о том, что есть сфера духовного и есть иная, недуховная, «простая и нормальная» сфера жизни [49]. Значит, возможно пребывать вне сферы духовного, священного, не быть подверженным тому, чем живут люди, допускающие действие мира духовного (например, действие греха, проклятия, возмездия, наказания Божьего). И уклоняющийся - не отрицающий, а просто уклоняющийся от «религиозной сферы» - создаёт «мирское», обезбоженное пространство. Появляется новое наполнение понятия «духовность». В традиционном понимании дух есть противоположность материи, соответственно, - то, что вечно, неизменно, самосущностно [50]. В мире современном, отведшем священному место «религиозной сферы», под духовностью понимается эстетика - сфера человеческой чувственности. В современном секулярном, десакрализованном мире к «духовной культуре» относятся и Библия, и «Пентхаус». Вопрос предпочтений?..

Так выхолащивание понятия превращает естественное в избирательное, всеобщее в единичное, и то, что было нормой жизни для человека традиционного общества, становится оригинальностью, «фишкой» для человека современности [51]. Происходит не индивидуализация, а псевдоиндивидуализация: человек окончательно поглощается потоком желаний и чувств [52], и управляет этим человеком тот, кто умеет разжигать и создавать желания. Желания бывают разные, поскольку природа людей разная: одни по своей примитивной природе не могут подняться выше материального потребления, другие - потребители духовного, более изысканного.

Так возникает феномен «выбора религии» (вместо «поиска веры», точнее - вместо «поиска себя в вере»). Этот феномен замечательно описан американским философом-протестантом Джином Эдвардом Вейзом: «Сегодня религия уже не рассматривается как совокупность убеждений, касающихся того, что реально, а что нет; скорее её следует рассматривать как выбор. Мы верим в то, что нам нравится. Мы верим в то, во что хотим верить» [53].

А потакание нравлению умаляет его, примитивизирует. И следующее нравящееся примитивнее, грубее предыдущего. И снова - постмодернистский идеал жизни как игры, как прыгания с кочки на кочку, с одного нравления - к другому. И это является один из признаков Последнего Времени, времени антихриста, губителя самой природы человеческой: «Будет время, когда здравого учения не будут терпеть, но по собственным прихотям, болезненно ища слышания, будут набирать себе учителей, и от истины отвратят слух и обратятся к басням» (2 Тим., 4: 3-4).

В обществе традиционном человек не выбирает религию, не ищет её. Он ищет условий, в которых сможет во всей полноте воплотить свою потребность веровать. Эта потребность во всей своей полноте может быть реализована только в Православной Церкви, поскольку Она - больше, чем круг верующих. Церковь - это Богочеловеческий организм, в котором незримо пребывает Сам Спаситель, давший тленному человеческому существу возможность спасения. Укрепляющий и помогающий Своим Духом человеку на его пути в Царство Небесное.

Но не всякий человек становится православным, поскольку наряду с потребностью веровать (и шире - с потребностью в спасении) существуют и другие потребности, интеллектуальные и телесные. И когда эти потребности, искажая сами себя, превращаются в пороки (например, в гордость заблуждения или сладострастность), они затмевают стремление к спасению иными предпочтениями. Потому люди, движимые искажённой или неполноценной потребностью веровать создают лжеучения, ереси: «Многие, о которых я часто говорил вам, а теперь и со слезами говорю, поступают как враги креста Христова; их конец - погибель, их бог - чрево, и слава их - в сраме: они мыслят о земном» (Флп., 3: 18-19).

С другой стороны, именно в сакральном, традиционном обществе может возникнуть феномен православного государства, в котором политическая, хозяйственная, социальная и иные сферы не подчинены, а направляются довлеющим над ним религиозным началом [54]. В православии это учение выражено в понятии Симфонии Церкви и государства, в католичестве этот принцип вдохновил догмат о верховенстве папы над политической властью.

Однако, Дугин справедливо уточняет, что само рассуждение о том, какая сфера над какой должна преобладать, уже есть симптом обмирщения, духовного упадка, хотя в православном государстве монарх и выполняет священную функцию защитника веры. Если веру требуется защищать - значит, люди от неё постепенно отворачиваются [55].

Философия традиционализма есть стремление к одухотворению всех сфер жизни, а не выделение какой-либо одной сферы как предпочтительной. Философия традиционализма есть «припоминание» о том, что истинное назначение человека - сверхъестественное, небесное. А мир материальный есть поле испытания и преодоления духом - материи [56].

Таковы в самых общих чертах определения традиционалистского видения мира. Для последовательного и воцерковлённого православного христианина в этом нет ничего нового, ибо Православие есть максимум традиционализма, но для сознания безбожного, секулярного, современного такое мировидение не вмещается в рамки реалистичности. И начало традиционалистического подхода к проповеди Истины - не научить основам веры, а восстановить основы личности, ибо восприятие Истины доступно только цельному человеку. Человек искажённый воспринимает Истину искажённо, фрагментарно. «Сакральное по определению охватывает собой все аспекты бытия. В законченном и полноценном традиционном обществе нет и не может быть профанического. Каждый предмет, каждая вещь, каждое существо принадлежат к цепочки символических явлений, через которые протекает нескончаемая иерофания, "обнаружение сакральности"» [57].

Именно поэтому традиционализм есть современная философия - он возник именно в борьбе с современностью и сам собой представляет не систему идей, а посыл к Истине, Норме, Полноте, Порядку. По этой причине в традиционалистическом лагере [58], не впадая в экуменизм, критикуя друг друга, уживаются практики разных религий: Православия (Серафим Роуз, Дж. Катсингер, Х. Яннарас), католичества (Ж. Борелла), ислама (Ф. Шуон, С. Х. Наср), язычества (Ю. Эвола), индуизма (А. Кумарасвами, Б. Тилак). Для перечисленных мыслителей философия традиционализма (Philosophia perennis) есть способ обращения к изначальной истине, заключающийся в борьбе против современности.

В ранних книгах Дугина развивается учение о Единой Метафизической Традиции, лежащей глубже нынешних вероисповедных различий. Некоторые критики Дугина указывают на сходство этой идеи с интегральным традиционализмом Рене Генона, рассуждавшего о единой основе всех традиционных духовных практик. Дугин отличается от Генона тем, что говорит не только о Единой Метафизической Традиции, но и о полноте её представленности в той или иной духовной практике [59].

Максимумом Традиции для Дугина является православно-христианское учение: «Изначально язык Традиции совпадал с тем языком, что предшествовал вавилонскому столпотворению. В довавилонскую эпоху язык в парадигматическом, структуралистском смысле совпадал с тем, что мы понимаем под языком в обычном контексте. Когда Традиция была едина и совершенна, все говорили на одном языке. <…> Существует не трансцендентальное единство традиций, а трансцендентальное единство языка традиций. Все традиции сводятся не к одной и той же метафизической истине, но к одному и тому же языку - некой символической парадигме, отдельные стороны которой они развивают. Это не значит, что все традиции согласны между собой в главном, это значит, что они проистекают в своих догматах и началах из единого языка» [60].

Традиционализм Дугина - это принципиально не экуменизм, ибо экуменизм исходит из посылок современности: неспособности нынешних людей сосуществовать в разных вероисповеданиях и стремления к созданию опосредованной, вульгаризированной версии вероучения [61].

Дугин не писал и не пишет о принципиальном равенстве религий. Для него Православие (точнее, Древлеправославие, старообрядчество [62] ) является наиболее полным выражением Изначальной Истины, обращение к Которой начинается с Припоминания и решительного высвобождения от удушающей современности: «Метафизика Нового Завета оперирует с обнаруженной как дар онтологией Божества, и все, что попадает в область Церкви, воссоединяется с Божеством - только не по природе <…>, но по благодати. В православной метафизике по природе тварь отделена от Творца креационистскими пропорциями, но по благодати ограничительные стороны этого соотношения преодолеваются» [63].

3. Против современности

Почему разноверующие традиционалисты могут передавать друг другу орудия борьбы и инструменты интеллектуальной медицины? Разумеется потому, что все они живут в мире господства Запада и специфических форм экспроприации души, разработанных на Западе и / или присущих Западу:

всеобщая и всеуровневая эмансипация индивида (в своей технике - как преступление барьеров), понимаемая как индивидуализация;

господство образа над действительностью (в современном виде - медиакратия);

господство Капитала над Трудом (в современной форме - «турбокапитализм»);

информационное лавирование между животным началом в человеке и абстрактно-рациональным («звероавтомат»);

утрата исторической интуиции и настойчивая пропаганда всеобщего западоцентричного прогрессизма;

глобализация как стирание цивилизационных различий для распространения западного образа жизни (известное «Море против Суши» евразийцев и европейских геополитиков);

механицистское и функционалистское понимание нации.

Причём, все эти черты не являются специфично западными, это есть последовательная антитеза Традиции, опрокидывание изначального освящённого образа жизни. Но, словами Дугина Запад «сделал из десакрализации свое кредо» [64]. Потому борьба против Современности есть борьба против Запада (и его квинтэссенции - США [65] ) в политике, в культуре, в хозяйствовании. А борьба есть обличение безумия тех, кто воспевает хаос и бесформенность, борьба есть восстановление «царя в голове».

На этом пути традиционализм естественно становится по ту сторону парадигм современности (например, социализма и либерализма или капитализма и коммунизма), превращаясь в идеологию призыва, перпендикулярную всем конкурирующим парадигмам Современности. Именно по причине своего «третьего пути» традиционализм (как методика) может вычленить из разнообразных концепций, учений, идейных движений современности элементы Традиции, сохранённые в архаическом виде. Потому Дугин широко привлекает некоторые аспекты учений Гегеля, Маркса, Делёза, Дебора.

Задача традиционализма - пробуждение порядка. Не восстановление, но именно пробуждение, ибо традиционализм исходит из веры в неоконченность выхолащивания человеческого и Божеского в человеке.

Превращение человека в марионетку, куклу, голем, зомби - также одно из основных озарений и марксистов, и постмодернистов. Вот только практические выводы они делают разные и равно далёкие от возрождения в человеке именно того начала, полнота которого заложена Творцом. Одни мыслят создать политэкономическую систему, в которой противопоставления человека человеку не будет. Другие предлагают вовсе отказаться от поиска идеального «большого рассказа» и наслаждаться скачками по игровой поверхности сознания. Традиционализм же есть взгляд в самую глубину: личности, общества, нации, времени. Взгляд достаточно трагичный и травматичный, поскольку вырваться из цепей секулярной Современности равносильно шизофрении. Современность поставила под вопрос само бытие человека, само право человека Современности именоваться человеком [66].

«Освобождая свою сущность от любых определенностей, отрицая онтологию прошлого (вес Традиции) и онтологию будущего (футуро-эсхатологию коммунистических учений), модерн постепенно дошел в этом до предела, когда все бытие было помещено в эфемерность мгновения. Мгновение же, со своей стороны, было прочно узурпировано системой манипуляции образами - медиакратией. Сегодня бытие длится ровно столько, сколько длится информационный выпуск, развлекательная передача или рекламный ролик. Точно так же в жизни людей: существование раздроблено на множество несвязных друг с другом моментов, заполненных случайными, разрозненными впечатлениями - они тем "ценнее", чем "ярче", "контрастнее", "причудливей". Это - бытие в мгновении, оно остановлено в точке триумфа модерна» [67].

Выход? Во-первых, Дугин повторяет призыв традиционалистов-классиков - радикальная критика Современности и обращение к Традиции как к норме бытия. одна из форм такой критики - политическое действие [68]: «В поисках корней можно побеспокоить реальность, и наоборот, реальность, дающая трещину, обнажает корни…» [69].

Современность должна быть уничтожена - эта задача столь важна и столь радикальна, что разноверующие традиционалисты выполняют одну работу - каждый по-своему, своим языком - православным, индусским, исламским соскабливает с изначальной Традиции то, что мы называем Современностью - то, что нам кажется естественным положением вещей, а на деле - лишь глобальная пандемия забывчивости.

«Противоположность "языка современности" (либерализма) в отношении "языка Традиции" во всех его вариациях гораздо фундаментальней, нежели различия между диалектами внутри "языка Традиции". Осознание этого обстоятельства на парадигмальном уровне является основанием для интегральной консолидации всех иных языков в общий планетарный фронт, основанный на радикальном отторжении глобализма» [70].

Традиционализм Дугина содержит важный новый элемент. Дугин призывает к вычленению элементов Традиции в современных революционных идеологиях, призывает воспользоваться их критикой действительности для радикального слома существующего миропорядка. Многие современные учения, движения, идеологии возникли на ненависти к Модерну, Современности, многие из них сумели схватить в Модерне элементы хаоса и лжи.

Многие сумели предложить пути преодоления этого хаоса. Следовательно, можно вычленить эти элементы и соткать их в единое антисовременное полотно действия. По этой причине Дугин предлагает использовать элементы учений Маркса, Лукача, Кейнса, фон Листа, Батая, Дебора, де Бенуа [71] и прочих мыслителей, которые не то, что не являются традиционалистами - учение каждого из них в своей сумме полностью антитрадиционно и стремится, отрицая нынешнюю Современность, воссоздать её в ином, перекрашенном виде.

ПРОТИВ Дугина

Мне бы хотелось выделить несколько основных аспектов, не вполне совместимых с православным мировидением, на котором я стараюсь строить свою оценочную шкалу.

1. Отсутствие чётко выраженной ценностной иерархии в привлечении традиционалистических концепций и нечёткая выраженность стояния Дугина в Православии.

Произведения Дугина - широчайшая панорама традиционалистических учений и анатомия присутствия элементов Традиции в нетрадиционных и антитрадиционных учениях. Кажется, от его интеллектуального кругозора не укрылось почти ничто из того, что может быть использовано для борьбы с десакрализацией-западнизацией-глобализацией-атлантизмом-Модерном-Современностью. Это даёт возможность многим критикам Дугина обвинять его в неправославности, в использовании православных образов для проповеди нехристианских идей (каббалы, оккультизма) [72], в привлечении сил, враждебных Православию и России [73].

Некоторые даже утверждают, что Дугин, как и почти все интегральные традиционалисты, не видит существенного различия между вероисповедальными языками Единой Метафизической Традиции. Хотя это не так: в «Путях Абсолюта», «Метафизике Благой Вести» и «Философии Традиционализма» чётко и неоднократно сказано, что изначальная Традиция, хотя и имеет свои проявления в самых разнообразных формах и религиях, полноту свою находит в Православной Церкви - даже не в учении, а в Самой Церкви.

Однако, обвинения эти возникают не на пустом месте. Прорываясь через подробные описания каббализма, суфизма, телемизма, гностицизма, невнимательный читатель может потерять основную задачу Дугина - привести к осознанию полноты Традиции и её разных (с разной степенью полноценности) версий [74].

Вообще можно спросить: а нужно ли в «стране победившего оккультизма» [75] вести к Истине столь окольными путями, веря, что полнота Традиции, Предания и есть Православная Церковь [76]. Надобно ли так «смаковать» эти учения (являющиеся с православной точки зрения пагубными ересями или лжеучениями, или недохристианскими учениями), чтобы затем отставить их, указав на полноту Традиции в православной метафизике?

Ведь все те элементы, которые вычленяются традиционалистами из мистических и философских учений, в полноте своей имеются в Св. Писании и святоотеческой литературе, и для пробуждения современного россиянина достаточно просто заново вскрыть, новым языком интерпретировать грандиозное церковное наследие: «Прокладывайте прямые тропы для ног ваших, чтобы хромающее не совратилось, а лучше было бы исцелено» (Евр., 12: 13).

С другой стороны, не рассказывать о традиционных мистических учениях нынче нельзя. Сегодняшний виртуальный человек при словах «Традиция», «корни» может предполагать всё, что угодно [77]. Мультикультурализм «отрытого общества» привёл нас от религиозности к конфессиональности [78]. В таком случае, индивид, жаждущий быть человеком, жаждущий действительного традиционного возрождения, ощущает жажду и азарт поиска (не выбора!), даже обретя наиболее подходящую его мировоззрению и темпераменту религию.

Интеллектуальная неуспокоенность, страсть обладать не оттенком или вариантом Истины, но всей Её полнотой ведет искреннего искателя к самым сокровенным глубинам традиций - туда, где они сперва сплетаются, а затем окончательно расплетаются, ставя искателя перед единственным, что нужно для спасения - верой в Исуса Христа, Распятого и Воскресшего. Для такого искателя книги Дугина незаменимы.

Разные интегральные традиционалисты писали о множественности путей к стяжанию полноты Традиции, но у Дугина - иной подход. Там, где традиционалисты-мусульмане (например, Гейдар Джемаль), традиционалисты-индусы (например, Анадна Кумарасвами) утверждают окончательную непостижимость Смысла-Истины, Дугин предлагает Выход. Это Православная Церковь, Православное учение, хранящие Того, в Ком - Истина и Путь.

Иллюстрируя важнейшие мистические озарения традиционных религий, Дугин идёт до конца, показывая невозможность в одних религиях преодолеть разрыв между Творцом и человеком, в других - между Творцом и сатаной (т. е. между добром и злом). Только Христос проломил стену греха и дал каждому верующему в Него, каждому члену Его Тела-Церкви - возможность Вечной Жизни.

Дугин показывает, что Православное христианство идёт столь далеко, столь радикально, столь неописуемо в рамках человечьей логики, что все прочие традиционные учения в своих глубинных положениях либо демонстрируют потаённую трусость свою, либо искажённость в понимании, либо греховную озлобленность по отношению к Тому, Кого нельзя не принять: «Христианская онтология будет <…> занимать особое место, так как её осью является и признание непроходимой завесы, и снятие этой непроходимости через Боговоплощение и пришествие Спасителя-Мессии в лице Господа нашего Исуса Христа» [79]. К сожалению, таких ясных рассуждений нет в популярной дугинской «геополитике больших пространств» [80].

2. Неразборчивость в призыве различных политических сил для совместной борьбы за евразийское возрождение [81].

С точки зрения Дугина, успешная борьба с Западом - это воскрешение традиционных евразийских религий. Например: «Духовное возрождение исламской традиции, пострадавшей не меньше самой Православной Церкви от анти-традиционной атеистической диктатуры коммунистов, является важнейшим фактором общего традиционного возрождения России» [82].

Для православного христианина это далеко не всегда допустимо. С одной стороны, «кто не против вас, тот за вас» (Лк., 9: 50), с другой - «не впрягайтесь в чужое ярмо вместе с неверными. Ибо какое общение праведности с беззаконием? Или что общего у света с тьмой? И какое согласие Христа с Велиаром? Или какое соучастие верного с неверными?» (2 Кор., 6: 14-15). И Св. Отцы широко использовали традиционную языческую философию прошлого и своей современности дл того, чтобы обличать нравы и безумие.

Даже писания притивников христианства - например, Цельса или Марка Аврелия - были достаточно известны церковным писателям, однако, прочность стояния в Православии, в Церкви не позволяла вносить в вероучение чуждые элементы: «Снова сказал Исус: истинно, истинно говорю вам: Я - дверь овцам. Все, кто ни приходили до Меня, воры и разбойники, но не послушали их овцы. Я - дверь: чрез Меня если кто войдет, спасен будет, и войдет и выйдет и пастбище найдет, Вор приходит только для того, чтобы украсть и убить и погубить. Я пришёл, чтобы жизнь имели и в избытке имели» (Ин., 10: 7-10). «Пребудьте во Мне, и Я - в вас. Как ветвь не может приносить плода сама собой, если не пребывает на лозе, так не можете и вы, если во Мне не пребываете. Я - лоза, вы - ветви. Пребывающий во Мне - и Я в нем, - тот приносит много плода, потому что без Меня не можете творить ничего. Если кто не пребывает во Мне, - он выброшен вон, как ветвь, и засох; и собирают их и в огонь бросают, и они сгорают» (Ин., 15: 4-6).

Никто не упрекает свв. Григория Богослова и Василия Великого в неоплатонизме [83] - они использовали язык неоплатоников и их озарения (которые считали именно озарениями от Бога, не противоречащими Божьему Откровению, изложенному в Писании и соборном учении прочих церковных учителей). При этом Отцы не призывали христиан участвовать в деятельности язычников. Если и соучаствовать с иноверцами - то только на христианской основе и с христианской целью, которая всегда неизменна - спасение души.

Дугинская философия политики вся построена на соучастии с иноверцами на невнятно духовно объяснённой основе - построении евразийского «Большого Пространства». Мусульмане, буддисты, язычники будут строить - по мысли Дугина - мир, в котором не будет места западному богоотступничеству и превращению человека в манекен посредством глобалистических масс-медиа. Выросшие в секулярном, глобализированно-западническом информационно открытом мире люди сегодня, в эпоху гальванизации религии вдруг вспомнили, что они - мусульмане, иудеи, даже язычники. И что, оторванные от Традиции всей жизнью ХХ века (особенно на территории СССР), они смогут возродить традиционный стиль мышления. И начнут они его возрождать чисто политическими мерами - выходом из западнического информационного поля. И тогда возродившаяся Евразия даст толчок к действительному развитию своих традиционных религий - ислама, ламаизма и пр.

Даже оставляя вопрос о возможного такового, зададимся более важным вопросом: нужно ли это православному христианину? Православный христианин не должен желать, чтобы татары были мусульманами, евреи - иудаистами, тувинцы - буддистами, а оригинальничающие студенты - неоязычниками; православный желает, чтобы все они вошли в Православную Церковь, возродившись в Духе Святом, и обрели спасение, которое возможно только во Христе. Не взирая на притягательность некоторых элементов вероучений нехристианский традиционных религий, всё они - губительные лжеучения, и способствовать любому их возрождению - грех.

Да и действительно ли посткатолический и постпротестантсткий Запад дальше от Традиции, чем нехристианский Восток? Может быть, более традиционалистична деятельность Антония Сурожского, Серафима Роуза, Владимира Лосского, Каллиста Уэра, Христоса Яннараса, Илариона Алфеева, заставляющих секулярный Запад вспомнить о его древнехристианских истоках, полнота которых выражена в Православной Церкви. И не получится ли, что, помогая иноверцам в «евразийском возрождении», мы будем содействовать будущему халифату или популярности какого-нибудь «родноверия»?

За любой политической деятельностью всегда лежит некое идейное построение. И в основе «евразийского пространства» не возрождение экономики, а возрождение традиционной духовности, как пишет сам Дугин [84]. Родившиеся и выросшие в богоборческом СССР и одурманенные западными богоборческими СМИ люди вдруг обретут возможности для своего национально-религиозного самоопределения, навык к которому у них давно утерян. В таких условиях религиозное самоопределение становится частью этнического самоопределения, и Православие станет «отличительной чертой» весьма ограниченного круга людей (причём успешно вырождающегося).

Возможности для проповеди Православия в этом «многорелигиозном», «многополярном» пространстве попросту не будет, Православие будет заключено в идейное гетто, иначе оно помешает возрождению «традиционного ислама», «традиционного буддизма» и т. п. А Православие и должно этому помешать, иначе это не Православие. Выиграет в этом многополярном мире тот, на чьей стороне будет грубый количественный перевес (скорее всего - мусульмане).

3. Недостаточно выраженное целеполагание всей философии Дугина.

Всякая философия, перефразируя Гегеля, имеет целью преображение реальности в соответствии с проектом мыслителя. Какова цель Дугина? Многополярная глобализация? Большое евразийское пространство в противовес атлантическому блоку? Восстановление СССР на неоевразийской идейной платформе? Что из перечисленного можно назвать конечной целью? И именно тут-то и забывается, для чего, с православной точки зрения, нужно евразийское или традиционалистическое возрождение [85].

Мировоззренческая самобытность, идейная независимость от атлантического блока как носителя идеологии богоборческой Современности - это не самоцель. Восстановление традиционного мышления - сакрального, цельного, полного, не подверженного информационному манипулированию («царь в голове»), - тоже не самоцель. Самоцелью должно быть спасение души христианина. А для этого - создание наиболее подходящих политических и цивилизационных условий, в которых человек помнил бы (вспомнил бы) о Боге, о вечности, о душе. Условий, в которых ценности Добра, Любви, Истины и Красоты были бы абсолютными и неизменными. Создание мира, в котором Православная Церковь была бы не идейным гетто, не политической конъюнктурной силой, не морализаторски-законническим знаменем, не «цивилизационным своеобразием» России, а живым Телом Христовым, Богочеловеческим организмом, в Котором бы ищущий спасения обрёл живую и глубоко личностную связь со Спасителем. Это самоцель.

Я не возьмусь утверждать, можно ли считать философию Дугина православной. Её общий заряд и многие элементы исключительно соответствуют христианскому вероучению, но в некоторых пунктах она туманна и соблазнительна, требует разъяснения и уточнения именно с православной точки зрения.

Вообще традиционализм таит в себе существенную опасность - замену динамики движения к Идеалу - динамикой борьбы с тем, что Идеалу противоположно. Однако кшатрийское (действенное, политическое) не должно узурпировать брахманическое (созерцательное, умственное), но должно служить ему и им направляться. Само по себе любомудрие не есть ещё проявление брахманического, жреческого начала. На первом месте должно стоять ведение Истины. Сперва - вера, затем - движение к предмету веры.

Много есть критиков Дугина (и сам я критиковал и критикую некоторые его теоретические выводы и идейные основоположения [86] ), но большинство из них видят только ошибки, неточности и несвязанности, не желая или не будучи способными помыслить столь широко и объёмно, как Дугин. Шокирующее озарение Современности и пронзительная интуиция Основ - наиболее важный вклад Дугина, неизбежный для того, кто жаждет истинного Возрождения - возрождения Православия, возрождения нации, возрождения Традиции.

«…Россия ударится о землю, как в сказке надо удариться о землю, чтобы подняться и сказать всему миру: Аз есмь» [87].

Кирилл Михайлович Товбин,

кандидат философских наук,

доцент Тихоокеанского государственного экономического университета,

член Российского философского общества член Российской ассоциации политической науки

Южно-Сахалинск, Великий пост 2010

* * *

[1] Дугин А. Г. Философия традиционализма. - М.: Арктогея, 2002. - С. 10. На мой взгляд, более ёмкое изложение действия Традиции - слова Юлиуса Эволы: «В своем истинном живом понимании традиция не имеет ничего общего с покорным конформизмом по отношению к былому или инертным продлением прошлого в настоящее. Традиция по сути своей метаисторична и одновременно динамична; это общая упорядочивающая сила, которая действует исходя из принципов, имеющих высшее узаконение (если угодно, можно даже сказать: из принципов, данных свыше), на протяжение поколений сохраняя духовную преемственность и проявляя себя в самых разнообразных институтах, законах, формах государственного устройства, могущих иметь значительные различия между собой» (Эвола Ю. Люди и руины // Эвола Ю. Люди и руины. Критика фашизма. Ориентации. - М.: АСТ, 2007. - С. 10).

[2] «Формулировка традиционной точки зрения и утверждение заново всех истин, проявленных в настоящем цикле человеческой истории, возможны только в сумерках Тёмного Века, который являет собой одновременно конец и закат, предшествующие рассвету нового цикла» (Наср С. Х. Что такое Традиция? // Страница Кирилла Товбина).

[3] Дугин А. Г. Философия традиционализма. - М.: Арктогея, 2002. - С. 271.

[4] Дугин А. Г. Философия традиционализма. - М.: Арктогея, 2002. - С. 125.

[5] Генон Р. Кризис современного мира. - М.: Беловодье, 2004. - С. 160.

[6] Дугин А. Г. Философия традиционализма. - М.: Арктогея, 2002. - С. 119.

[7] «До новейшего времени в различных языках не было понятия, которое можно было бы назвать синонимом традиции, так как досовременный (архаичный) человек был глубоко укоренён в мире, ею созданном, — и не было необходимости давать её полное определение» (Наср С. Х. Что такое Традиция? // Страница Кирилла Товбина).

[8] Хайдеггер М. Слова Ницше «Бог мёртв» // Хайдеггер М. Работы и размышления разных лет. - М.: Гнозис, 1993. - С. 216.

[9] О потере современным человеком способности веровать - см.: Товбин К. М. Вера и идентичность.

[10] «Основа истории - в грехе, смысл истории - в искуплении греха и возвращении творения к Творцу» (Бердяев Н. А. Философия свободы).

[11] Льюис К. С. Космическая трилогия. - СПб.: Северо-Запад, 1993. - С. 473.

[12] В другой книге Льюис назвал устремлённость в будущее следствием демонического влияния. В «Письмах Баламута» бес раскрывает подоплёку прогрессизма: «Наше дело - отвратить их от вечности и от настоящего. Имея это в виду, мы иногда искушаем человека <… > жизнью в прошлом. Но этот метод имеет ограниченную ценность, ибо люди всё-таки кое-что о прошлом знают: в этом отношении прошлое походит на вечность. Гораздо лучше, чтобы они жили в будущем. Биологические инстинкты направляют все их страсти именно в эту сторону, так что мысли о будущем распаляют и надежду и страх. Кроме того, будущее им неизвестно, и, побуждая думать о нём, мы возбуждаем их тягу к нереальному. Словом, меньше всего напоминает вечность именно будущее. Это самая эфемерная часть времени, ибо прошлое застыло и не течет потоком, а настоящее всецело освещено лучами вечности» (Льюис К. С. Письма Баламута // Льюис К. С. Любовь. Страдание. Надежда: Притчи, трактаты. - М.: Республика, 1992. - С. 19).

[13] Гумилёв Н. С. Молитва // Гумилёв Н. С. Стихотворения и поэмы. - М.: Современник, 1989. - С. 146.

[14] См.: Древний Патерик, изложенный по главам. - М., 1997. - С. 230.

[15] Рассмотрение мной православной философии истории можно найти в моём учебнике: Товбин К. М. Философия: Теоретический раздел. Учебное пособие для студентов вузов // Страница Кирилла Товбина).

[16] Понятие «развитие» я использую в том, смысле, который в это понятие вкладывают современные марксисты - не «улучшение», а «развёртывание изначального стимула».

[17] Выражение Г. В. Флоровского.

[18] «Славянофилы думают, что должно воротиться не к состоянию древней России (это значило бы окаменение, застой), а к пути древней России (это значит движение)» (Аксаков К. С. Вперёд! // Молва. - 1857. - № 6).

[19] Дугин отмечает Леонтьева в череде мыслителей, оказавших на него сугубое влияние.

[20] Я называю эти пары диалектическими, потому что в действительности такого жёсткого противопоставления нет. Но есть закономерности, пытаясь постигнуть которые, мы приходим к определённому группированию этих закономерностей - диалектический способ мышления свойственен как евразийству, так и геополитике.

[21] Так называется предисловие Л. Н. Гумилёва к книге Э. Хара-Давана «Чингис-хан как полководец и его наследие». Однако в среде современных исследователей евразийства такое именование закрепилось именно за Львом Гумилёвым, что подчас не выдерживает критики.

[22] Схема взята с сайта «Gumilevica».

[23] Дугин А. Г. Философия политики. - М.: Арктогея, 2004. - С. 111.

[24] Слова, вложенные Дмитрием Балашовым в уста святителя Алексия, митрополита Московского: «Когда обчее дело выше личного, когда любовь к Господу своему истинно паче любви к самому себе, тогда молод народ и люди его! Когда же человек уже не видит обчего, не может понять, что есть родина, ибо родина для него лишь источник благ земных, но не поле приложения творческих сил, когда власть претворяется в похоть власти, а труд - в стяжание богатств и довольство свое видит смертный не в том, чтобы созидать и творить, обрабатывать пашню, строить, переписывать книги, при этом - принять и накормить гостя, помочь тружающему, обогреть и ободрить сирого и нагого, приветить родича, помочь земле и языку своему, а в величании пред прочими, в спеси и надмевании над меньшими себя, в злой радости при виде несчастливого, в скупости, лихоимстве, скаредности и трусости пред ликом общей беды - тогда это конец, это старость народа. Тогда рушат царства и языки уходят в ничто…» (Балашов Д. М. Ветер времени // Роман-газета. - 1990. - № 2. - С. 87.

[25] Аксаков К. С. Народ // Молва. - 1857. - № 2.

[26] Дугин А. Г. Философия политики. - М.: Арктогея, 2004. - С. 110.

[27] Наибольшее развитие этот подход получил в социологии структурного функционализма Т. Парсонса и Р. Мертона.

[28] Об этом - см. работы Эриха Фромма «Искусство любить» и «Современное положение человека».

[29] Хоффер Э. Истинноверующий: Мысли о природе массовых движений. - Минск: Изд-во ЕГУ, 2001. - С. 65.

[30] Хоффер Э. Истинноверующий: Мысли о природе массовых движений. - Минск: Изд-во ЕГУ, 2001. - С. 120.

[31] Этот процесс красочно описан Френсисом Фукуямой в книге «Великий разрыв».

[32] Дугин А. Г. Философия традиционализма. - М.: Арктогея, 2002. - С. 330.

[33] А по причине этого некоторые невнимательные или попросту неграмотные писатели называют традиционализм «оккультно-мистическим учением», приравнивая его к таким фальшивкам, как учения Рерихов, Блаватской, Штайнера, Бейли и т. п.

[34] Например, «Общество сознания Кришны», последователи Ошо или Шри Чинмоя.

[35] Эта сочленённость принципиальна!

[36] Брахманы, кшатрии и вайшья - в индуизме.

[37] См. «Государство» и «Законы» Платона.

[38] Дугин А. Г. Философия политики. - М.: Арктогея, 2004. - С. 296.

[39] Эвола Ю. Люди и руины // Эвола Ю. Люди и руины. Критика фашизма. Ориентации. - М.: АСТ, 2007. - С. 38.

[40] Описание современности как победы принципа Капитала над принципом Труда в соединении с преобладанием Моря над Сушей, что выражается в финансизме как виртуальном хозяйствовании - содержание одной из программных статей Дугина, к которой я рекомендую обращаться для получения основных сведений о дугинской политической философии: Дугин А. Г. Парадигма конца // Философия хозяйства. - 2001. - № 6. - С. 101-140.

[41] Особо здесь стоит отметить работы Эриха Фромма «Искусство любви», «Современное положение человека» и «Человек: волк или овца?» и книгу «Одномерный человек» Герберта Маркузе.

[42] Дебор и его последователи называли эти акты «ситуациями», почему его движение и получило наименование «ситуационизм». См.: Ванегейм Р. Инструкции к мятежу // Анархия: Антология современного анархизма и левого радикализма. В 2-х тт. Т. 1. Без государства. Анархисты. - М.: Ультра. Культура, 2003. - С. 185-188.

[43] Дебор Г. -Э. Общество Спектакля. - М.: Логос, 2000. - С. 40.

[44] Там же. - С. 41.

[45] Конституция России, ст. 28.

[46] См.: Товбин К. М. Религиозный фундаменталист в современной России // Страница Кирилла Товбина.

[47] Традиционалист-мусульманин Сейид Хусейн Наср так сопоставляет понятия религии и Традиции: «В своём более универсальном смысле традиция включает в себя законы, которые приближают человека к Небесам, то есть к религии. С другой стороны, религия рассматривается как те законы, открытые человечеству Небом, соблюдение которых приближает человека к его Первоисточнику. В этом случае традиция рассматривается как применение этих законов» (Наср С. Х. Что такое Традиция? // Страница Кирилла Товбина).

[48] Дугин А. Г. Философия традиционализма. - М.: Арктогея, 2002. - С. 50.

[49] Многие атеисты даже доходили по признания веры дефектом психики - например, Фрейд.

[50] Имя Творца в Библии: Яхве - «Существующий Сам по Себе, Сам Собой».

[51] Приведу показательную иллюстрацию того, как это выражается в обыденной жизни. Несколько лет назад я обратился с христианской проповедью к своему другу-байкеру. Не дослушав меня, он просто отмахнулся: «Твоя "фишка" - христианство, моя "фишка" - мотоциклы». На этой квазимножественности, превращающей норму в версию, и строится демонический Постмодерн.

[52] «Когда все императивы ("Я должен") исчезли, остаётся "Я хочу"» (Льюис К. С. Человек отменяется // Льюис К. С. Космическая трилогия. - СПб.: Северо-Запад, 1993. - С. 622).

[53] Вейз-мл. Дж. Э. Времена постмодерна: Христианский взгляд на современную мысль и культуру. - М.: Лютеранское Культурное Наследие, 2002. - С. 197.

[54] См.: Товбин К. М. Православно-христианская философия политики // Изменения в политике и политика изменений: стратегии, институты, акторы. V Всероссийский конгресс политологов: Тезисы докладов, доклады [Электронный ресурс]. - М.: ИНИОН, 2009. - 1 CD-ROM.

[55] См. рассуждения о трёх периодах истории Православия: Дугин А. Г. Философия политики. - М.: Арктогея, 2004. - С. 232.

[56] См.: Каллист (Уэр), митр. Великий пост и общество потребления // Православие и мир.

[57] Дугин А. Г. Философия политики. - М.: Арктогея, 2004. - С. 148.

[58] Не в «традиционалистической школе»!

[59] Дугин, как и Генон, различает понятия «традиция» и «религия», считая, что первое - живое и естественное, а второе - развивается уже по мере обезбожения мира как связка между профаническим и сакральным.

[60] Дугин А. Г. Философия традиционализма. - М.: Арктогея, 2002. - С. 34.

[61] Классическое положение экуменизма: «Весь объём религии бесконечен и не может быть вмещён в одну определённую форму, а лишь в совокупность всех форм» (Шлейермахер Ф. Д. Э. Речи о религии к образованным людям, её презирающим. Монологи. - СПб.: Алетейя, 1994. - С. 90).

[62] См.: Дугин А. Г. Старообрядчество и русская национальная идея; Дугин А. Г. О Третьемъ Риме; Дугин А. Г. Никола Клюев - пророк секретной России; Дугин А. Г. Преодоление Запада; Дугин А. Г. Социально-политическое и геополитическое значение Раскола (Выступление на Аввакумовских чтениях); Дугин А. Г. Мы Церковь Последних Временъ.

[63] Дугин А. Г. Философия традиционализма. - М.: Арктогея, 2002. - С. 285.

[64] Дугин А. Г. Философия политики. - М.: Арктогея, 2004. - С. 111.

[65] Программно-последовательно эта мысль изложена в книге: Дугин А. Г. Философия войны. - М.: Яуза, 2004 (глава «Карфаген должен быть разрушен. Антиамериканское большинство», С. 186-205).

[66] Серафим Роуз красочно описал сущность того, что ныне имеет наглость именоваться человеком: «Что в действительности представляет собой этот "мутант", этот "новый человек"? Он человек без корней, оторванный от своего прошлого, которое разрушил нигилизм, сырье для мечты всякого демагога, "свободный мыслитель" и скептик, закрытый для истины, но открытый для любой новой интеллектуальной моды, потому что сам он не имеет собственного интеллектуального основания, и искатель "нового откровения", готовый поверить всему новому, потому что истинная вера в нем уничтожена, любитель планирования и экспериментов, благоговеющий перед фактом, поскольку от истины он отказался, а мир представляется ему обширной лабораторией, в которой он свободен решать, что "возможно", а что нет. Это автономный человек, под видом смирения просящий только того, что принадлежит ему по праву, а на деле исполненный гордости и ожидающий получить всё, что ни есть в мире, где ничто не запрещено внешней властью. Он - человек минуты, без совести и ценностей, находящийся во власти сильнейшего "стимула", "бунтарь", ненавидящий любое ограничение и власть, потому что он сам себе свой единственный бог, человек массы, новый варвар, умаленный и упрощенный, способный только на самые элементарные идеи, однако презирающий любого, кто только упомянет о чем-либо высшем или заговорит о сложности жизни» (Роуз Серафим, иером. Человек против Бога. - М.: Российское отделение Валаамского общества Америки, 1995. - С. 74).

[67] Дугин А. Г. Философия политики. - М.: Арктогея, 2004. - С. 468.

[68] Подробно - Дугин А. Г. Основы геополитики. Геополитическое будущее России. Мыслить пространством. - М.: Арктогея, 2000.

[69] Дугин А. Г. Философия традиционализма. - М.: Арктогея, 2002. - С. 229.

[70] Дугин А. Г. Философия политики. - М.: Арктогея, 2004. - С. 449.

[71] Практическое выражение этого подхода: Евразийская миссия: Программные материалы Международного «Евразийского Движения». - М.: РОФ «Евразия», 2005.

[72] См., напр.: Холмогоров Е. С. Традиция vs традиционализм: Об метафизически-идеологическом проекте Александра Дугина; Зибницкий Э. Нео-евразийство и вера отцов.

[73] См., напр.: Савельев А. Н. Осторожно: евразийство; Нарочницкая Н. Философия антиглобализма российских неоевразийцев.

[74] О противопоставлении «традиционализма» и «православия как традиционализма» пишет Христос Яннарас: «Традиционализм подменяет уникальное и жизненно важное функционирование церковного Предания (передачу опыта через типы и формы действования, делающие возможной связь с жизнью и существованием) множеством "преданий", отрезанных от передачи совместного опыта. Эти "предания" понимаются как автономный "религиозный" материал, объективированный и неизменяемый, передаваемый от поколения к поколению, как драгоценное родовое наследство. Это драгоценное наследство должно сохраняться неизменным не потому, что оно касается нашей жизни и динамики наших надежд, но потому, что само это сохранение наделяет нас главным в познании, дает нам имя преданных наперсников (Яннарас Х. Подлинность православного традиционализма).

[75] «Страна "победившего атеизма" через несколько поколений неизбежно становится страной победившего оккультизма» (Кураев А., диак. Православие в мире мифологий // Кураев А., диакон. Всё ли равно как верить? Сб. статей по сравнительному богословию. - М.: Изд-во Братства Свт. Тихона. - С. 132.

[76] «Предание - это передача опыта, т. е. продолжающееся общение в едином и тождественном опыте: "О том, что мы слышали, что видели своими очами, что рассматривали и что осязали руки наши, о Слове жизни, - ибо жизнь явилась, и мы видели и свидетельствуем, и возвещаем вам сию вечную жизнь… чтобы и вы имели общение с нами" (1 Ин 1: 3). Жизнь вечная - не догма и не идеология. Это исторический опыт и восприятие человеком Того, Кто восстал из мертвых, Иисуса Христа, опыт и восприятие конкретного экзистенциального факта, продолжающегося, дабы быть актуализированным и явленным в каждой поместной евхаристии. Без участия в общении людей, познающих жизнь вечную, без непосредственного опыта этого евхаристического способа восприятия и, соответственно, без Предания-передачи практики (типов и форм) этого самого опыта, христианского благовестия, это лишь "бессмысленная болтовня" (Лк 24: 11), пустая идеология» (Яннарас Х. Подлинность православного традиционализма).

[77] Если даже под словами «староверие», «старообрядчество» в массовом сознании, как правило, понимается язычество.

[78] Одна моя знакомая при словах о возвращении к корням спросила: «А почему мы под корнями понимаем Православие, а не Дзэн, не индуизм? Это ведь более старые религии». Поп-мультикультурализм просто уничтожил понятие единственности Истины, полноты Её воплощения, служения Истине вместо подстраивания под её более комфортные версии.

[79] Дугин А. Г. Постфилософия: Три парадигмы в истории мысли. - М.: Евразийское Движение, 2009. - С. 227.

[80] Дугинский бестселлер «Основы геополитики» практически лишён сотериологического целеполагания.

[81] «Существует рубеж, за которым терпимость и умение видеть ценности в разных религиях должны смениться ограждением высших понятий от несовершенных и суеверных» (Светлов Э. На пороге Нового Завета. - Брюссель: Жизнь с Богом, 1983. - С. 160).

[82] Дугин А. Г. Пророк Золотого Века: Послесловие // Генон Р. Кризис современного мира. - М.: Арктогея, 1991.

[83] Кроме антитрадиционных псевдохристиан типа «Свидетелей Иеговы».

[84] Напр.: «Духовное развитие для евразийца является главным жизненным приоритетом, отсутствие которого не могут компенсировать никакие экономические или социальные блага» (Евразийская миссия: Программные материалы Международного «Евразийского Движения». - М.: РОФ «Евразия», 2005. - С. 32); «Религия имеет потенциальные ответы на все вопросы, и полное принятие авторитета религии способно заменить собой самую совершенную и законченную идеологию» (Дугин А. Г. Обществоведение для граждан Новой России. - М.: Евразийское Движение, 2007. - С. 563).

[85] О православной основе евразийство писали сами его основатели: П. Н. Савицкий, Н. С. Трубецкой, Н. Н. Алексеев, Л. П. Карсавин.

[86] См., напр.: Товбин К. М. Глобалистический дискурс неоевразийства // Тезисы докладов. IV Всероссийский конгресс политологов «Демократия, безопасность, эффективное управление: новые вызовы политической науке» (Москва, 20-22 октября 2006 г. ). - М.: РАПН, 2006. - С. 321-322.

[87] Ремизов А. М. Взвихрённая Русь. - М.: Советская Россия, 1990. - С. 67.