Лекция 3. Логос и миф русской истории. Солнечное казачество (Глубинное регионоведение) проф. Дугин

Третья лекция профессора Александра Дугина, прочитанная в Южном федеральном университете в рамках курса "Глубинное регионоведение"

Национал-большевизм как социологический метод

Чтобы перейти к актуальным проблемам российского общества в рамках социологии воображения, надо разобраться с тем, что представляет собой современный этап российской истории в общем контексте.
Мы видели, как внешний логос в качестве экстернального порядка на разных этапах либо подавлял коллективное бессознательное русского начала (преимущественно, ноктюрна), либо (эпизодически) вступал с ним в особые взаимодействия. Определенное взаимодействие, конечно, было всегда, на разных этапах, но оно всякий раз было различным. Уникальный формат взаимодействия, которое развертывалось между логосом и мифосом русского общества в советский период, стоит особняком, поскольку здесь русский миф и советский логос контактировали между собой более интенсивно и соедражательно, нежелеи на прежних этапах истории (за исключением, быть может, периода правления Ивана IV).

Зададимся еще раз вопросом: что такое национал-большевизм? Исторически в качестве политического движения это не представляло собой никакого значения. Однако, с точки зрения социологической эпистемы,  национал-большевизм (и в этом состоит его глубинное историческое значение,  его актуальность) – первая в русской политической мысли серьезная попытка  посмотреть на то, каким должно быть в идеале соотношение русского знаменателя и социально-рационального числителя, который в нашей истории почти всегда был внешним, «экстернальным». Национал-большевики (и первые евразийцы), через анализ советского феномена с национальной точки зрения, осмысляли, как создать русское общество (и возможно ли это!), которое было бы устроено на началах автохтонного «русского порядка», и где от народа было бы взято не только русское (ноктюрническое) бессознательное, но выведено еще и русское сознание. Согласно этой модели,  из русского бессознательного способна вырасти русская государственность, русское социально-политичсекое мышление, русский логос. У нас всегда был (есть и сейчас) русский (ноктюрнический) мифос, но у нас никогда не было полноценного русского логоса.

Национал-большевики, представители «скифства», Блок, Есенин, Брюсов, Волошин, Хлебников, Клюев, Маяковский, поэты и философы Серебряного века непосредственно чаяли, ожидали поворотного события русской истории (и на самом деле, нечто подобное произошло в 1917-м году). Накануне Октябрьской революции они грезили о том,  что когда-то из русского бессознательного родится действительно самостоятельный русский логос, самостоятельная русская эпистема, русская наука, русская государственность, русский социум.

Мы видели, что ранее этот социальный логос приходил к нам из других мест – с Запада или с Востока, где он вырастал из своей собственной (мифологической) почвы. Германский логос родился на почве германского бессознательного мифа, и, отталкиваясь от нее, состоялся, сложился. Тоже справедливо для греческого логоса, отчетливо появившегося у досократиков и восшедшего как звезда с Платоном и Аристотелем, захватив своим сиянием весь Запад. Об этом блестяще писал Мартин Хайдеггер. А русского логоса так и не было. У нас он мог бы быть (хотя, кто знает, мог быть или не мог бы, вот здесь действительно мы гадаем), но задумка, замысел, мечта о развертывании  русского логоса, произрастаюещго на базе русского коллективного бессознательного, безусловно, есть. В этом смысле чрезвычайно интересен этот куст культурный ранне-советской литературы, шире, культуры и также примыкающие к ней произведения предреволюционного периода, когда русская интеллигенция жила ожиданием именно такого чуда. Тогда в Серебряном веке и в  ранне-советской «мистической» национал-большевистской литературе был разработан макет этого русского логоса.

Действительно, «Котлован» Платонова и особенно его роман «Чевенгур» - это национал-большевистская утопия. Она может кому-то показаться ужасной, а кому-то прекрасной, но главное - в ней содержатся многие фундаментальные социологические черты - как будто гениальный инженер, исследуя глубокие структуры национальных сновидений, нарисовал проекты русского логоса, составил планы, схемы, чертежи, но… до конца этого, конечно, не реализовалось.

В любом случае, хотя СССР и не стал в полной мере долгожданным браком между народом и властью, в этот период обнаружились наиболее глубинные аспекты собсвтенно русской социологии – то есть маханизмы устройства русского общества. Поэтому национал-большевизм (Устрялов, Ключников) и евразийство – продолжающие интуиции славянофилов и народников – являются важнейшим социологическим инструментом ля корректной дешифровки русской истории. Политическая маргинальность национал-большевизма и евразийства компенсируются фундаменатльностью тех вопросов и тем, которые они подняли. В то время как коммунистический мэйнстрим советской идеологии – при полном политическом выигрыше – с точки зрения серьезности и состоятельности научных объяснений и прошлого и настоящего русской истории представлял собой невнятную маргинальную нечленораздельность (где все было притянуто «за уши»), испарившуюся как дым после развала СССР. Национал-большевики были носителями внятной и основательной эпистемы, контрастирующей с ничтожностью политического влияния. Просто большевики властвовали в политике в полную силу, хотя их эпистема оказалась смехотворной и несостоятельной.

90-е новое заимствование логоса

Где же мы находимся сейчас, какова структура современного российского общества?

Попытка соединить русский миф и марксистский логос, которая мобилизовала колоссальный потенциал народа, завершилась коллапсом. В  1991-м году тематика советского логоса была снята с повестки дня.
По старой исторической традиции наша политическая элита (прямые наследники разложившихся поздне-советских бюрократов) обратилась вовне, на Запад, и решлила позаимствовать западный логос еще раз. На сей раз, он был  взят из Соединенных Штатов Америки, а также из Западной Европы. Западный социальный логос в конце ХХ века имел устойчивые черты: рынок, свобода, индивидуализм, демократия, права человека, толератность. Эти ценности выкристаллизовались на Западе в ходе исторчисекого развития именно западного общества путем естественного эндогенного диалога межжду западным логосом и западным мифосом. К конце ХХ века этот логос приобрел такую форму, где данные ценности оказались приоритетными – в ходе эволюции европейской культуры и истории, то есть, основанной на собственной базе, эволюции претерпел западноевропейский логос в течение своего же диалога со своим бессознательным.

Это был не просто только что выкарабкавшийся в числитель логос, только что освободившийся от диурнического мифа, который его и выплеснул (помните, мы говорили, что такое «мыслить от Аушвица» и что, на самом деле, даже в эпоху рационализации всех социальных систем и политических институтов в ХХ веке мы видели как чистый диурн западного (германского) мифа в своей архаической форме ворвался в европейскую культуру).

Западноевропейская культура, включая американскую культуру, в ходе своей истории вела напряженный интенсивный диалог с собственным бессознательным, и в частности, с заложенным в нем комплексом господства, подавления, унижения, то есть одним словом с «расизмом» и «фашизмом». Антифашистский настрой современной европейской либеральной культуры это в значительной степени результат критической саморефлексии, потому что сама западная душа несет в себе склонность к рабовладению, апертеиду, расизму.

Фашизм и антифашизм в западной культуре

Посмотрим на американский исторический опыт. Американская работорговля, что это такое, что это за явление? Невежественному наблюдателю может показаться, что «американская работорговля - это продолжение  рабовладельческого общества». Но тогда у нас не все в порядке с хронологией. Рабовладельческое общество прекратило свое существование уже в первые века христианства, где-то уже к V-VI веку в христианском мире не осталось никаких рабовладельческих обществ. Торговля живыми людьми в христианском мире в III-V веках сходит практически на нет. И вот через тысячу с лишним  лет западноевропейские цивилизации, испанцы, португальцы и  англосаксы (носители приницпов свободы, демократии и прогресса), вылавливают людей другого цвета кожи, мирно живущих на своей земле, увозят на другой континент и продают их как предметы. А людей красного цвета кожи, которые также живут на своей земле, никого не трогают, систематически уничтожают, заражают бубонной чумой и миллионами сводят на нет. Все это делается когда? Это делается в эпоху развития уже самой, что ни на есть гуманной, рациональной, демократической культуры.

О чем это говорит? Это говорит о том, американское рабовладельчество было восстановлено после тысячелетия господства христианских ценностей, христианской культуры, которая давно покончила с рабовладением. Американская культура (как южная, так и северная), это всплеск неизжитого диурна, «фашизм» до «фашизма», так как в XVI-XIX веках еще никакого фашизма не было. И неслучайно среди расистов как раз первыми теоретиками были не немцы, а французы Гобино и Ле Бон и англичанин Чемберлен. Имульс власти, подавления, разделения, иерархизации, составляющую центрольное ядро диурнического мифа, и является подоплекой западноевропейской культуры. Западноевропейский логос ведет с этой подоплекой, то есть со своим бессознательным, сложнейший тысячелетний диалог. На этом основываются социальные институты, ценностные системы, экономические уложения Запада, которые по-разному трактуют границы, пределы и содержание свободы.

Диалог западноевропейского логоса с западноевропейским мифом, это диалог рассудка с режимом диурна. И именно потому, что это нечто серьезное, люди Запада так боятся фашизма, так упорно борятся с ним: фашизм (как диурн) есть неотъемлимая чатсь их самих, их знаменатель, их миф.

Антифашист это тоже хотя бы наполовину фашист, бессознатлеьный фашист, потому человек наиболее ожесточенно борется только с тем, что у него внутри. Как известно, самые яркие противники, например, гомосексуализма, как правило, латентные гомосексуалисты. Обычным людям это просто неприятно или безразлично. Но если человек уделяет слишком большое внимание борьбе с каким-то злом, пороком, негативным явлением, значит, у него самого есть элементы того же начала и они сильны. Поэтому истеричный антифашизм современной западной культуры, «невменяемый» антифашизм, свидетельствует о наличии реальных предпосылок в этой культуре к расизму и фашизму, которые постоянно дают о себе знать. И то, что делают сегодня США и НАТО в Афганистане и в Ираке, или происходило недавно в Югославии - это классический пример как раз того, когда западноевропейский миф, героический миф диурна, миф завоеваний, миф империи, миф воинственного начала вырывается из-под верхней логосной сетки и, под предлогом борьбы с «фашизмом» («исламо-фашизм» Фукуямы), или с мнимыми «исламскими террористами», со спокойной совестью осуществляют масшталный геноцид суверенных наций, выжигают напламом мирное население, тысячими вырезают детей, стариков и женщин. Истории с пытками военопленных в тюрьме Гуантанамо ии Абу-Грейб – лишь детали. Истинное насилие, подавление, сегрегацию и апартеид несет в себе сама западная цивилизация в своем ядре, хотя ее сознание (логос) этого категорически неодобряет и ведет с этим мифологическим ядром… войну. Без войны либо на строрне фашизма, либо на стороне антифашизма Запад не может.

Заимствование постмодернистского логоса

В 90-е годы, когда рухнул советский логос, мы взяли с Запада формальный результат диалога  Запада со своей собственной душой. У нас абсолютно другая душа, абсолютно другая история, и вообще расизм и фашизм нам чужды, так как структура русского подсознательного устроена иначе. Русская культура и даже русская экспансия были основаны на материнском принципе склеивания всех народов. Народам могло это, конечно, не нравиться, но мы их склеивали, а не покоряли, не торговали ими, не превращали их в рабов или товар. Мы их постепенно в себя засасывали. Кому-то это нравилось – многим, наверное, это не нравилось, но это уже другой вопрос. По крайней мере, это другая динамика, отличная от той, которая разворачивалась в споре западного логоса с западным диурническим мифосом, индоевропейским, «романо-германским», если говорить словами Данилевского, культурно-историческим типом. Этот диалог на уровне логоса к концу XX века выработал свою собственную ценностную систему, которая, строго говоря, имела отношение исключительно к проблемам западного человека и произрастала из стремления излечиться, избавиться от присущих только Западу пороков, обсессий и импульсов. Эта система была ориентирована на собственную психотерапию, которая работала с переменным успехом.

И вот на русский материнский ноктюрн, который не собирался никого продавать в рабство, покорять или уничтожать, накладывается довольно болезненная и невротическая форма эволюции западноевропейского логоса – еще и в постмодернистском издании. Можно сказать, что это был постмодернистский логос.

Растерянные позднесоветские руководители (Горбачев и его окружение, представлявшие чистый ноктюрн) и команда младореформаторов в 90-е годы (состоящая из прозападной «золотой молодежи» и криминальных элементов) перед лицом разложения марксистской рациоанльности взяли на вооружение этот постмодернистический логос, который представлял собой в значительной степени продвинутый этап борьбы Запада с его же собственной сущностью. Постмодернизм родился как раз из развития предложения Т.Адорно и всей Франкфуртской школы «мыслить от Аушвица».

Сущность Запада это воля к власти, как писал Ницше. А вот в рамках постмодернизма Запад стал осмыслять волю  к власти, как зло. То есть, Запад занял в отношении самого себя отрицательную позицию и стал выкорчевывать из себя эту волю к власти, волю к порядку, механицизм, рационализм и т.д. Отсюда на первый план вышли тезисы: либерализм, демократия, права человека, замена государства гражданским обществом, а также лаксизм вседозволенность), толерантность, гедонизм, евдемонизм, представление о том, что самые главные ценности, это полная свобода и расслабленность. К кому в первую очередь обращались эти ценности? К авторам Аушвица – то есть к жесточайшим «фашистским» структурам западной души.

Посмотрите, как немцы ходят по улицам: они ходят абсолютно ровно, по прямым линиям, строго вертикально к плоскости тротуара, не в развалку и не раскачиваясь. У каждого строгий маршрут и он движется к намеченной цели – магазину, банку, фирме, метро, не обращая внимания на окружающее. Также ходит американская политическая элита в Вашингтоне. Во-первых, все люди элиты в основном белые. Во-вторых, они высокие, голубоглазые. В принципе, любой вашингтонский клерк, если его переодеть, прекрасно мог бы играть в фильме, изображающем нацистскую Германию. Это люди, у которых внутри воля к власти, упорядоченность, жесточайшая диктатура по отношению к себе (и другим), аскетизм, моральные установки, спорт, трудоспособность, исполнительность, четкость. Вот именно это они и хотят максимальным образом сгладить и смягчить, что, впрочем, их проблема. Но мы когда берем постмодернистский логос, призывающий максимально освободить западных людей от своего диурнического мифа, от воли к власти, воли к доминации, от воли к порядку, изличить их, что мы-то делаем? Мы некритически заимствуем то, что абсолютно нам не пригодно, что не выполнит ни при каких обстотяетльствах ни одну из стоящих перед нами задач.

Идея прав человека, свободы, толерантности, демократии никак не вяжется с ноктюрническими принципами русского бессознательного, которое не надо этому учить, потому что это есть внутри, хотя и в иной форме: созерцательности, монизма, некоторой ленности, стремления отлынить, укрыться, спокойное и с любопытством восприятии инородца, склонность разделять ответственность с общиной, миром и т.д. Когда взрослых людей, например, начинают учить, как вытирать сопли, это означает, что их опускают до детского уровня. И если людям, например, говорить простейшие и само собой разумеющиеся вещи, которые они и так знают, жестко вдалбливать им это, то они начинают деградировать. Русская открытость к миру, русское бессознательное понимание другого заложено в ноктюрническом сознании. Если долбить, что человеку надо достичь чего-то, что у него уже есть, он потеряет и то, что имеет. Так оно и происходит.

Логос (как заимствованный, так и выросший на своей почве) должен предложить порядок, правила игры, нормативы, иерархические структуры, которые будут довлеть над бессознательным и организовывать функционирование социальной рациональности, «коллективного сознания» (Дюркгейм). Но постмодернистский логос Запада в сегодняшнем состоянии наоборот максимально релятивизирует все формы порядка, стремится наоборот предоставить всем максимум свободы, дробит большой социальный логос до уровня атомарных идивидуумов, каждый из которых считается наедленым своим собственным микрологосом. Тем самым социум начинает выполнять контрфункцию. Логос вообще должен упорядочить рациональную модель, а  постмодернистский логос ее разлагает. Логос призван создать систему управления, подчинения, иерархизации механической связи отдельных элементов, а постмодернистский логос своими парадоксами ее только расшатывает. На Западе это не так фатально, так как порядок у западного человека внутри, в мифе. Но в нашем случае это настоящее социальное самоубийство.

В результате, то общество, в котором мы живем, находится не просто в хроническом противоречии между очередным западным заимствованием (логосом) и внутренним нашим состоянием (мистическим ноктюрном), как было много раз в истории. В течение почти всей нашей истории у нас имелось глубокое противоречие между народным знаменателем и заимствованным числителем русской власти, русской культуры. Но сейчас это противоречие приобретает особо трагический характер, потому что постмодернистский логос, который привнесен реформаторской элитой 90-х,  полностью демобилизует и разлагает остатки рациональных структур социума. Он не укрепляет их, но, наоборот, рассеивает, дробит в порошок. Идея прав человека, свободы, индивидуализм, смена пола, эгоизм, «Бивис и Батхед» из MTV как идеальные архетипы современного нового поколения россиян, это – что угодно, но только не мобилизационная программа. Но постмодернизм говорит: проект, мобилизация, порядок, есть не что иное, как «фашизм», расизм. Для людей Запада это, наверное, так, потому что у них это внутри, но у нас-то внутри все другое, скорее полный беспорядок и расслабленная сосредоточенность на созерцании непостижимой тайны жизни. И когда массам сверху – от лица элиты, делегируют постмодерн, то навязывают не порядок, а не наш чужой беспорядок. У нас есть свой русский беспорядок, имеющий свою собственную ноктюрническую, мистическую - эвфемистскую структуру. Когда нам плохо, мы описываем это как «хорошо», когда нас унижают и бьют, мы считаем, что «учат», когда жить бльше невозможно и вся вот-вот рухнет – мы с уверенностью говорим «все впереди» и т.д. Так работает миф, и он и есть народ в его глубине. И если бы к этому мифу обратились, то энергия была бы вызвана колоссальная. Не факт, что это дало бы позитивные результаты, но энергия была бы точно выпущена гигантская. Но нам говорят: вам нужен не этот беспорядок русский, а какой-то чужой беспорядок, чужой хаос, который вообще к нам ни исторически, ни концептуально, ни с точки зрения социальной топики не относится.

Естественно, ни к чему кроме как в тупик, это привести не могло и очень быстро - к окнцу 90-х именно туда и привело. 

Путинские реформы с позиции социологии глубин

Что-то начало меняться при Путине. Путин, когда пришел к власти, сказал: «Стоп. Дальше этот постмодернистский логос некритически заимствовать и внедрять не будем, вопреки тому, что предлагали олигархи, реформаторы, либералы, «Эхо Москвы». Мы остановимся на том, что взяли».

Важно, что он не сказал, мол, «отныне мы пойдем в другом направлении». Он вообще не предложил идти каком-то направлении. Он сказал, «мы временно приостанавливаем импорта логоса, мы закрываем процесс,  что взяли, то хорошо». Что «хорошего» взяли, трудно сказать. Во всяком случае, что-то взяли. Те олигархи, которые состоялись и готовы на этом остановиться, тех милости просим продолжать, а те, кто хочет дальше импортировать в Россию структуры постмодернистского логоса, тем – «до свидания», либо к Ходорковскому, либо к Березовскому. Остальные рассчитываются на первый второй. Путин таким образом заморозил социальную ситуацию.
Если бы все продолжалось в том же режиме, как до Путина, неизбежно произошел бы коллапс российской государственности. Путин его отложил.

Что делать дальше, он, скорее всего, не представляет, потому что это очень сложная фундаментальаня, историческая, философоская проблема, связаная с глубинной логикой русской истории – а не техническая задача. Чтобы коренным образом изменить ситуацию и запустить социальные процессы в каком-то сторого определенном направлении, надо либо заимствовать какой-то другой логос, либо надо обращаться к русскому коллективному бессознательному и пытаться вывести новый логос из его глубин. В современном постмодернистском состоянии Запад нам уже ничего не предложит. Он поглощен борьбой с самим собой, со своим диурном. В политике США эта дилемма ярко прояивлась в последних выборах, когда за пост президент боролись ноктюрнический мулат и демократ Обама против белого неоконсерватора и милитариста МакКейна. Но это огромная, сложнейшая и страшная тема. Страшная, потому что в мире ночи русской живут такие образы, что там мало никому покажется. Они тем более ужасны, что долгое время живут в подоплье, вдали от света дня. Этот выбор в любом случае требует невероятных усилий – и интеллектуальных, и энергетических, и социальных, и культурных. А ни власть, ни общество – по крайней мере, на первый взгляд – к этому совершенно не готовы. Поэтому даже мысль в этом направлении у власти блокирована, и мы сейчас живем в состоянии, когда импорт постмодернистского логоса в Россию просто остановлен, заморожен, и все. Путин уклонился от неизбежно надвигавшейся катастрофы, но далеко не ликвидировал ее предпосылок.
 
Мировой кризис и конец постмодернистского логоса

В этот момент грянул кризис. Что такое кризис как не падение постмодернистского логоса?! Американская система настолько хотела понравиться своим обывателям, что дала им тратить в шесть раз больше того, что они зарабатывали, через потребительский кредит. Жесткая рациональная система капитализма – вполне «фашистская» в смысле классовой и имущественной сегрегации богатых и бедных – реформировалась в сторону смягчения ее острых углов через системы социальных выплат, популяризацию игры на бирже, стимуляцию спроса. Постепенно строители «новой экономики» почти демонтировали прежнюю довольно рациональную систему, исходя отчасти из постмодернистской («антифашистской») установки. Борясь со своим бессознательным, они пошли на такое снижение требований к человеческому существу, что требование отдать кредит тоже было признано «фашистским». И тогда придумали систему: на каждый кредит (который, возможно, невернут) выпускаются деривативы, ценные бумаги и ими начинают спекулировать. К этому добавились сложнейшие инструменты страхования и хэджирования в системе которых вращались гигантские деньги, не имеющие вообще никакого отношения к рыночному фундаменталу и никак не связанные с товарной массой. В конечном итоге, создалась такая экономическая система, где постмодернистский логос постепенно сам себя схлопнул. Он-то себя схлопнул, но все экономики мира были вовлечены в этот процесс, и теперь практически нигде – в одной из стран мира (кроме стран-«изгоев» - Северной Кореи, Ирана и т.д.) нет никакого внятного финансового и экономического порядка. С ужасом все думают сегодня в мире, как выходить из положения, хотя из положения этого уже никак нельзя выйти - это кризис логоса, это кризис западноевропейского (американского) логоса в его постмодернистском аспекте.

Национальная идея и социальный логос

Что же мы имеем в России? Замороженный Путиным импорт постмодернистского логоса, который к тому же сегодня еще и рухнул на самом Западе.  Путин в начале своего президентства говорил Западу: «Ну, давайте мы будем с вами общаться и обмениваться, только с соблюдением некоторых наших интересов». Теперь уже не понятно, с кем общаться, как общаться и зачем общаться. Нефть падает, разворачивается экономический кризис, экономики как таковой у нас нет (экономика есть проекция социального логоса), а в государстве царит концептуальная неразбериха, потому что с одной стороны вечно молчащий грезящий народ, который спокойно видит материнские сны (они практически не изменились, эти сны, они приблизительно такие же, как всегда), а с другой, в элите царит недоумение, прикрываемое неестественным и неубедительным с трудом разыгрываемым оптимизмом.

Налицо прекрасный русский народ, русский ноктюрн, а вот логическая модель сейчас находится под вопросом, потому что, в принципе, никакого логоса Путин не предложил. И когда говорят, что у нас нет национальной идеи, то говорят правду. У нас ее действительно нет. Не потому что ее не могут написать, разработать, составить, оформить - у нас нет идеи в онтологическом смысле, так как «национальная идея» это другое название для «социального логоса». У нас есть русская душа, национальная душа, но у нас нет русской национальной идеи. И поскольку еще сохранившиеся постмодернистские импортеры (западного логоса), которые на этой неразберихе зарабатывают, видимо, заинтересованы в том, чтобы сохранять такое положение дел, непонятно, каким образом, по какой схеме и где этот русский логос, эта национальная идея может возникнуть.

Место русского этноса центрально

Мы много раз говорили о «русском», но россияне это не только этнические русские. Существуют народы, которые принадлежат к нашей общей цивилизации, которые живут на территории нашего государства, которые считают себя россиянами, но не являются этническими русскими. Особенно это видно на Кавказе, где живет целый спектр нерусских этносов.

Здесь следует задаться вопросом, как классифицировать на уровне  бессознательного те или иные народы, чтобы определить их отношение к русскому большинству и найти им место с общей социальной системе с учетом знаменателя – в нашей двухэтажной топике?

Русский народ является доминирующим в России. Русская культура, созданна также русскими людьми. Государственность, так или иначе, даже с использованием каких-то других внешних логосов и при сотрудничестве с другими этносами, также создана нами, и соответственно это важнейший фактор, с которым необходимо считаться при любых обстоятельствах. Эта ситуация конечно не вечна, она может измениться. Но пока в целом это так и какое-то время в будущем пропорции сохранятся. Поэтому стартовой позицией в определении этнического баланса в России должна быть взята модель отношения русского коллективного бессознательного с коллективными бессознательными других этносов России. Такое исследование есть методологический ключ к глубинному регионоведению.

«Хорошо сидим» или работа сновидений

Мы рассматриваем русское бессознательное как материнский мистический ноктюрн, связанный с доминацией нутритивно-дигестивного  рефлекса. Поэтому люди русские так любят поесть. Есть такое выражение «хорошо сидим». Когда люди сидят и едят, часто еще и пьют. Алкоголь - это свойство культуры ноктюрна, погружение в расслабленное, спокойное состояние, соскальзываение в бессознательное и умиротворенное (или не очень) расстворение в нем. Русские «хорошо сидят», едят и пьют, и создается такое впечатление, что они при этом они делают что-то важное, что идет серьезная работа. Это и есть работа. Фрейд называл ее «работой сновидений». Когда люди начинают есть и пить, «хорошо сидеть», стартует важнейший ритуал, происходит коллективная гармонизация мифоса и логоса. Начинается  погружение человеческого сознания в свое коллективное бессознательное. Обратите внимание, что русские непременно пьют в компании. В одиночку – очень редко. И наоборот, американские алкоголики или французские клошары преимущественно пьют в одиночку.

Для русских не достаточно индивидуального погружения, должно быть погружение коллективное, общинное, чтобы все происходило сообща, склеенно, чтобы все стадии «понижения ментального уровня» (как коллективного сновидения) были пройдены совместно и в гармонии. И так совместно «хорошо сидеть» надо до последнего, а потом незаметно перейти в состояние уже полной бессмыслицы. Но эта «бессмыслица» с точки зрения разума вполне осмысленна с точки зрения архетипов. В этой «бессмыслице», закрытой от нас цензурирующим рассудком, все интересное и начинается.

Русские продолжают «хорошо сидеть» в любых ситуациях, даже когда разражается кризис, они говорят: «Да, ладно, кризис,  ничего, все будет хорошо…» - это классическая реакция ноктюрна. С точки зрения рассудка, справиться с мыслью о кризисе, о связанных с ним проблемах, о возможных сокращениях и лишениях – не просто. Поэтому на помощь приходит здравое решение – эвфемизирвоать кризис, и «хорошо сесть» и «хорошо посидеть», поехать куда-нибудь к Пете, к Ване, к Лене. И наши русские сновидения приступят к «работе» и примутся нас «спасать».

Режимы бессознательного и этносы России
 
Мы предполагаем по умолчанию, что формула «хорошо сидим» как ответ на любые проблемы, относится к большинству россиян, но, конечно, есть этнические группы, которые несколько отличаются по своей структуре бессознательного от русского народа, хотя есть и близкие к нему. Например, финно-угорские народы, которых очень много в России, особенно на севере, по структуре мифа точно соответствуют русским, даже не известно, не славяне ли у них позаимствовали свой ноктюрн, поскольку финны здесь жили до нас. Или это просто совпадение, и славяне (германские «ваны») были с точки зрения мифоса им близки?

Финны представители глубокого мистического ноктюрна, и мифология финнских народов свидетельствует о преобладании традиционных ноктюрнических феминоидных сюжетов.

Тюрки (в частности, татары) как этнос принадлежат к совершенно другой структуре мифологии. Тюркские народы живут от Кавказе через Поволжье и вплоть до Якутии, безусловно, в своих культурных истоках являются носителями диурнического мифа. Поэтому они создавали многие евразийские крупные империи от тюркского каганата (552-745), позже Хазарского каганата, активно участвовали в укреплении «золотой орды» (откуда и переняли у монголов как этноним имя «татары») - вплоть до Османского султаната. В Евразии тюркские этносы неоднократно выступали как «носители порядка», тюркского логоса.

В тюркских языках слово небо – «тенгри», означает светлое, белое небо, бело-голубое, то есть, как бы, лишенное цвета, и лишенное какой бы то ни было погрешности. Золото, солнечный свет и голубое небо. Такая же этимология у латинского «coelum». А у русских слово «небо», которое мы употребляем, происходит от корня, означающего «туман», «тучу», «мрак», «сумерки», что близко к латинскому «nebula», «туман». Когда-то  древних славян были понятия и для ясного неба – откуда языческий бог Сварог, наименование огня «Сварожичем» и т.д. Но постепенно небо для нас заволокли тучи и таким – облачным - мы его видим. Если небо в бессознательном - это облако, туча, то мы получаем картину более разнообразную, вязкую, извивную, убаюкивающую, притягательную, интимную, более материнскую, чем рациональная пустота синего небесного свода, которая провоцирует совсем другую гамму ассоциаций и относится к режиму диурна. Мы под небом понимаем туманность, а тюрки под небом понимают наоборот чистоту и ясность.

Несколько слов о татарах. Исторически, как я говорил, народы называются часто не своим именем как франки или русские. Народ, который называет себя сегдня «татарами», принадлежат в большинстве своем к тюркам, которые, в свою очередь, являются устойчивыми носителям  диурнического мифа. При этом надо заметить, что волжские татары, среди которых очень много потомков финно-угров, отюреченных еще на предыдущих этапах, имеют промежуточную структуру бессознательного – наполуовину диурнического (тюркизм), наполовину ноктюрнического (финно-угорские крони). Среди татар есть субэтнос, «мешаре», в которых финно-угорские элементы преобладают и структура бессознания котрых близка к русским.

Итак, финно-угры – мистический ноктюрн. Русские – мистический ноктюрн, как и многие другие славяне. Белорусы – чистый мистический ноктюрн, украинцы – ноктюрн, в котором есть элементы мистического (сало-горилка – верные признаки «хорошо сидим») и драматического ноктюрна (подвижность, легкость, склонность к занятию в армии постов сержанта – более организованного и активного, нежели рядовые, но не столь упорядоченные как офицеры). А вот Кавказ представляет собой очень интересный ареал. Он отличается от большинства территорий России тем, что здесь происходит переключение режима бессознательного.

Казачество в социологии глубин

На Северном Кавказе мы доходим до региона, где существует очень крупная зона бессознательного диурна. И хотя народы, населяющие Кавказ, чрезвычайно разнообразны и среди них мы найдем самые разные типы бессознательного, общим для большинства из них является культурная и мифологическая ориентация именно на героические мифы.

Надо начать с того, что по мере приближения к Кавказу в зоне «дикого поля», степей меняется структура самого русского этноса. Появляется особый исторический, социальный и психологический тип, который настолько самобытен, что иногда раздаютя голоса о выделении его в особый этнос. Речь идет о казачестве.

Казачество, которое сложилось в степи начиная с XVI века, и по другим теориям представляет собой продолжение племени бродников – ославяненных тюрок, живших на южной окраине Киевской Руси, представляют собой специфическую группу русского народа, достаточно смешанную с тюрками (при почти полном отсутствии финно-угорских примесей). Она организована в отряды, выстроенные по моделям военных обществ, Mannerbunden, мужских союзов и культувирующие сознательно чисто диурнические мифы. О первых казаках ходили предания, что у них не было жен и домов, что они жили кочевой жизнью и все время проводили в войне. Это типично героические мотивы, которые в значительной степени повлияли и на структуры исторического казачества.

Казачество - это специфическая культурная группа в рамках русского этноса, объединенная особой структуризацией бессознательного, где доминирует диурнический элемент. Поэтому казаки и их потомки принадлежат особому типу в русском обществе. Это мускулиноидный тип, неважно идет ли речь о женщинах или мужчинах. Ранее мы говорили о феминоидных и мускулиноидных типах. Дело не в анатомическом поле, дело в структуре бессознательного. Мускулиноидный тип легко читается не только в казаках, но и в казачках, которые самостоятельны, упорядочены, жестки, моральны, сильны, героичны и менее феминоидны, чем средние мужские представители Среднерусской возвышенности. Пример казачек – наглядно показывает, что феминоидность и мускулиноидность связаны с архетипами, а не с физиологией.

Итак, зоны расселения казачества принадлежат к особому и исключительному в русском обществе типу бессознательного – к зоне диурна.

Казаки и степи

Теперь давайте посмотрим, где жили казаки. Возможно, они обрели такой менталитет, потому, что смешивались с тюрками, а также с аланами, черкесами и другими кочевыми воинственными племенами «дикого поля», которые много столетий и тысячелетий жили на степных пространствах Евразии. Одна из версий формирования особой культуры и психологии казачества заключается в том, что этот тип выкристаллизовался из-за того, что казаки были поставлены в социально-политические условия борьбы, защиты рубежей империи. С другой стороны, бежали на Дон, откуда «выдачи нет», именно представители диурнического начала в русском народе, которым надоело жить в режиме эвфемизма, подчиняться власти с чуждым социальным логосом и «хорошо сидеть». Они этого вынести не могли, и бежали к казакам, среди которых селились, начинали вместе с ними воевать, работать и постепенно укрепляли тем самым диурничсекий импульс своего бессознательного.

Так возникала особая категория русских людей, которые служили в народе социокульутрным ориентиром, к которому всегда модно было обратиться (в былинах, преданиях и легендах) или, на крйний случай, сбежать. Неудивительно, что большинство примеров неповиновения русского народа властям вызревало в казацкой среде – казаками были и Пугачев и Разин. Другой выход казацкий диурн находит в освоениеи новых земель. Так, казак Ермак включил в состав Российской Империи Сибирь.

Кроме Дона и Северного Кавказа казаки расселялись вдоль границ империи, но преимущественно в зонах, прилегающим к евразйиским степям – Южный Урал, Сибирь, то есть, следуя в этом по траектории движения бесчиленных волн евразйиских кочевников – на сей раз с Запада на Восток. При этом казаков нет на Севере и на запаных границах, удаленных от степных территорий и где велик процент финно-угорского этноса.

Казаки и логос

Казаки, может быть, и не способны были создать государственность и самостоятельный социальный логос, но защитить Россию и отстоять в ней право на самобытность способны были вполне. Мы знаем, что они были последними, кто защищал монархию. Больше всего революционеры боялись того, что придут казаки. У казаков была очень короткая дистанция между приказом и его исполнением, вот в этом как раз их отличие. Они не тянули время как люди ноктюрна, они очень быстро все исполняли. Им сказали, что нужно отрубить такому-то голову. Они быстро отрубали, а потом уже думали, что же они наделали. Это как раз диурническая модель поведения, которая постоянно преодолевает время, в отличие от (феминоидного) бюрократа, который медленно-медленно раскладывает бумажку за бумажкой, потом перекладывает их, потом убирает в ящик. «Тянуть время» это значит, быть союзником времени, жить во времени. Воинский тип не способен ждать. Он лучше умрет, чем встанет в длинную очередь. Диурн воспринимает попадание в длящееся время как смерть. А есть люди, которые живут, стоя в очереди (за колбасой, хлебом, квартирой, научной степенью и т.д.), они живут спокойно, что-то обсуждают в это время, стоят себе, перекусывают. Тот, кто живет во времени, это феминоид. Тот, кто живет против времени, вопреки времени, это мускулиноид.

Итак, казачество представляет специфический круг, связанный с особой организацией бессознательного.

На самом Кавказе русских немного, но весь Кавказский регион практически полностью окружен с севера казачьими поселениями. Это важно, потому что в определенной степени кавказский регион является островком диурна в русском народе. Это - источник диурнического бессознательного.

Роль казачества в интеграции Северного Кавказа

Теперь двинемся дальше. Подавляющее большинство кавказских этносов обладают бессознательным диурнического, а не ноктюрнического толка. Отсюда берет начало «горская этика», определенный мужской патриархальный стиль горцев, стилистика поведения,  склонность к военным авантюрам вместо мирного труда и т.д. Не все народы Кавказа, но очень многие являются, и подавляющее большинство среди народов Северного Кавказа представляют собой носителей архетипов диурна.

Если мы вдумаемся, о чем идет речь, мы поймем причину конфликтогенных процессов, которые связаны с выходцами с Кавказа, но только не в их социальном или бытовом аспекте, а в плане психологии глубин и социологии воображения. Почему, например, возникают трения между кавказцами и русскими, причем не столько на Юге, сколько в Центральной европейской части и почему их вообще не возникает никаких этнических трений между русскими и татарами, например, в Татарстане? Или между русскими и коми в Коми-Пермяцком округе, где этой темы вобще не стоит?

 Дело в том, что речь идет об очень глубинных реакциях феминоидного бессознательного на мускулиноидное бессознательное. Русские являются, с одной стороны, носителями феминоидного бессознательного, с другой стороны, остаются кураторами всех этих территорий и создателями имперской  государственности, которая, так или иначе, включила в свой состав воинственных диурнических горцев и подчинило их российскому логосу, пусть и заимствованному с Запада и опирающемуся на прозападную элиту.

Таким образом, коренные кавказцы в структуре социального логоса оказываются в положении меньшинств, а русские пользуются своим положением большинства. При этом воинственность кавказцев (диурн)  и миролюбие русских (ноктюрн) порождает бытовую психологическую ассиметрию у тех и у других.

 Когда-то кавказские этносы либо сами вошли в Империю, либо русские их прибрали к рукам. Тем не менее, они наделены гораздо более беспокойным, более резким, травматическим бессознательным, нежели русские. Это одна из неустранимых глубинных причин конфликтов, которые связанны не только с объемом внутрироссийской миграции, сколько с моделью поведения, с этикой. Это связанно со структурой психологических типов. Наличие кавказского диурна в бессознательном лежит в основе многих конфликтогенных процессов в общероссийском пространстве, и этим пользуются, в том числе и те геополитические силы, которые хотели бы Россию расчленить.

Вот здесь проходит глубокая линия потенциального раскола, до которой не так просто докопаться. Дело здесь не в исламе. С точки зрения бессознательного, татарский ислам и русское православие (поскольку их объединяет склонность к ноктюрну), друг другу совершенно не противоречат, потивопоставляют их искусственно и большого влияния это не оказывает. А вот на Кавказе, даже если здесь не было бы ислама, а было бы просто диурническое, горское бессознательное (например, в языческой форме), все равно имелись бы основания для потенциального конфликта. Два режима бессознательного, столкнувшись, действительно, автоматически провоцируют определенное непонимание.

При этом, важно, что в случае с казачьим населением (раз дело не в политическом, религиозном, этническом конфликте, но о конфликте в структурах бессознательного), теоретически оснований для трений с коренными кавказцами должно быть гораздо меньше. И хотя казаки - часть русского народа, тем не менее, их диурническое бессознательное, которое в значительной степени и сформировалось в контакте с кавказскими народами, более созвучно кавказским народам. Отсюда можно сделать практический вывод о том, какую колоссальную роль может играть казачество в скреплении русской государственности. Если раньше казачество защищало наши границы от внешних врагов, одновременно ассимилируя местное население, то сейчас роль казачества может быть фундаментальной для профилактики межэтнических конфликтов и социальной интеграции Северного Кавказа.

Казаки находятся просто в уникальном положении. С одной стороны, они люди диурна, мускулиноиды с психологической точки зрения. С другой, они неотъемлимая часть русского народа. Рядом с ними живут другие мускулиноиды – приоритетно не русские. Соответственно, казаки могут выступать главными носителями  скрепляющего начала.

Значение большого логоса для страны

Несмотря на то, что в России доминирующим логосом, как мы говорили, был государственный логос в том или ином его издании, на всех этапах исторического развития страны, небольшие общины или региональные анклавы (особенно там, где  жили другие этносы и люди с другой организацией бессознательного), имели подчас свои собственные локальные логосы. Это очень важно с точки зрения глубинного регионоведения. Логос, помимо общего логоса, который воплощен в Конституции, если она есть, или в системе управления, например, в царской России, воплощен также в социальных укладах, в системе государственных институтов и учреждений, в экономической, инфраструктурной, информационной и транспортной организации общества. Все это вместе совокупно составляет рациональное устройство государства. Там, где народ как «носителя коллективных сновидений» выгоняют из норы и заставляют подчиняться какой-то четкой строгой системе, там устанавливается доминирующий логос - советский ли, романовский ли, татарский ли, а до этого возможно викинговский, норвежский, варяжский, княжеский. Если есть организованное общество, и тем более государство у него обязательно есть логос, общий для всех слоев и групп населения. Но это общий логос, особенно в образованиях имперского типа, а Россия, даже современная, является, безусловно, образованием имперского типа, помимо него существует более сложная и нюансированная иерархия логосов и иерархия локальных социальных систем. Здесь важно дать пояснение, какая разница существует между Империей и национальным государством.

Национальное государство и его логос

Национальное государство это  форма социально-политического образования, которая сложилась в эпоху Нового времени и которая предполагает однородность, гомогенность населения (это самое главное качество национального государства или государства-нации, Etat-Nation). Население говорит, как правило, на одном языке, имеет один и тот же культурный код, при этом этнические различия, если они и есть, максимально снижаются в сторону общегражданского элемента.  Основой государства-нации является гражданин, не зависимо оттого, какое у него вероисповедание, к какому этносу он принадлежит, и этот гражданин обязан говорить на языке своего национального государства, подчиняться его законам и участвовать в экономической деятельности этого государства. Государство-нация предполагает, что мы имеем дело с одним единственным логосом. Логос может быть разным для разных государств-наци, но у каждого государства-нации он только один, независимо от того, каким образом структурированы этнические анклавы, и какое бессознательное доминирует в этом национальном государстве. Поэтому все члены государства-нации являются, с точки зрения закона и права, абсолютно одинаковыми, и у них нет никаких различий независимо от их социального, политического, этнического, религиозного статуса.

Таким образом, национальное государство воплощает собой идею однородного сплачивания населения в четкую рациональную систему, которая подчиняется одним и тем же законам везде и всегда. Национальное государство не допускает наличия различных законов и различных, разнообразных отклонений в рамках своих регионов. Поэтому национальное государство имеет один закон и одни правила для всех. Классическим национальным государством является Франция.

Логос федерализма и логос Империи

Существует другая модель политического устойства – федерация. Федеральное государство, по сути дела, совершенно иное, нежели государство-нация, и основано оно на принципе субсидиарности, где допускается наличие региональных самобытных укладов. Кстати, американское государство является не государством-нацией, а именно федерацией. В различных штатах есть разные законы. Есть, конечно, нечто общее, но есть и нечто различное.

Третий тип, который следует рассмотреть, это тип Империи. Империя, гораздо ближе к федерации, чем к государству-нации. В Империи есть ряд законоположений, которые регулируют общий обязательный для всех слоев населения логос. Но большинство региональных уложений выстроены на основании автономных локальных систем. Поэтому Империя – это сочетание стратегического централизма и этнокультурного плюрализма, вплоть до создания самостоятельных юридических кодексов, которые действуют только на каких-то отдельных территориях.

Отличие Империи от федерального устройства, в первую очередь, заключается в том, что федеральное устройство – это искусственная организация, не связанная с этносом, культурой и этническими особенностями, с религией и с конфессией. А Империя – это результат специфической стратегической интеграции различных естественных анклавов. Как правило, все существующие федерации построены только по территориальному признаку, как в Америке федерация штатов. Население штата Юта не сильно отличается от населения штата Колорадо, там живут приблизительно те же самые американцы, но законы там разные и часто отличаются друг от друга довольно сильно. Однако, разница законов никак не пересекается с этно-кульутрным составом населения. В каждом из штатов живут американцы. 

А вот в империи, как правило, поселения одного этноса, который вошел в нее на определенном этапе, по историческим причинам отделены от территории другого этноса. Нет никаких формальных законодательных причин для изменения границ расселения внутри империи, но попавшие в состав империи образования продолжают свой исторический и кульутрный путь, а не начинают его заново. Поэтому данные границы носят не только административный и правовой, сколько историко-кульутрный характер.

Тем не менее, основная идея Империи и идея федерального устройства не только не противоречат друг другу, но очень близки, поскольку речь идет об иерархизации логических систем государства и общества. Логика империи и логика субсидиарной федеральной модели близки. При том, что федеральное государство в теории строится снизу через добровольное федерирование территорий, то есть, через соединение отдельных пространств, а империя строится сверху - путем присоединения земель к своему ядру.
 
Кавказ и Империя

Кавказ, Кавказский регион, традиционно был частью Империи. Он был принят и включен еще в царскую Российскую Империю, бывшую и в названии и на деле именно Империей, а не национальным государством. Отсюда в значительной степени проистекает многообразие этнических, культурных, правовых, религиозных  особенностей, которые сохранились на Кавказе, несмотря на доминацию русских и распространение Православия. Народы Северного Кавказа включались в состав Империи именно как народы, как коллективаные исторические, культурные и этнические коллективные единицы. Либо их завоевывали, либо они сами присоединялись, но, тем не менее, они входили в Россию целиком, а  не просто как отдельные граждане одного национального государства. В благодарность или в  признательность за добровольное вхождение, или просто, исходя из прагматических соображений, Российская империя сохраняла для них самостоятельность их внутреннего распорядка. Например – адат или даже законы шариата, то есть, те модели, которые определяли прежнее юридическое устройство этнических и конфессиональных групп, царств, княжеств, которые входили в состав Российской империи (или присоединялись к России силой).

Этот же принцип имперского двойного устройства логоса сохранился отчасти и в советское время, и сохраняется до сих пор в современной России.

Советское государство, несмотря на свою прогрессистскую идеологию, было своего рода «империей», сохраняя некоторую степень автономии регионов и локальных социумов, с точки зрения юридического, социально-политического уклада, но, конечно, в меньшей степени, чем при царе. В советское время проводилась новая национальная политика: уже не просто  имперской терпимости и толерантности, но поддержки и развития культуры определенных этнических групп, межэтнический интернационализм, который заменил на практике имперский принцип «симпатии» к включенным в империю народам. Конечно, советское руководство ставило перед собой практическую цель постепенно превратить все этносы в единый советский народ, стерев все особенности, но на пути к этой грядущей цели этносы, хотя и третириовали подчас довольно жестко (депортации, чистки, аресты националистов и т.д.), все же сохранялись. В отличие, например, от Франции и Германии, которые вполне можно назвать «кладбищем народов», так как ранее в их пределах жили сотни самобытных этносов, от которых подчас не осталось даже названий.

Имперский принцип иерархии социальных логосов, связанных с этносами, до сих пор сохраняется на Северном Кавказе. Смысл имперской модели, как мы показали, состоит в наличии двух логосных систем.

План Чубайса: приватизация Кавказа

В свое время, где-то несколько лет назад, когда российское руководство в очередной раз работало над выработкой национальной идеи, Чубайс и Гозман, тогда председатели либеральной партии СПС, предложили следующий проект решения Кавказской проблемы. Смысл был примерно в следующем. «Северо-Кавказский регион является проблемой для России, потому что он населен огромным количеством народов, которые слабо или вообще не интегрированы в нашу национальную государственность. И мы должны что-то делать с Кавказом. Мы предлагаем строго установить на Кавказе национальное государство, сделать всех кавказцев гражданами Российской Федерации».

Для этого предлагалось, самым жестким образом уничтожить все формы самобытных моделей самоуправления, сложившихся на Кавказе веками, что должно было привести к превращению всех кавказцев в атомарных граждан Российской Федерации, а всей зоны Северного Кавказа в однородное юридически, экономически и социальное пространство, вобще никак не учитывающее фактор этнической дифференциации. Превращая Россию в национальное государство, необходимо было уничтожить самобытность кавказских народов, не оставив им даже самоназвания. Они должны стать просто «гражданами Российской Федерации», имея все политические права гражданина. Но этнические, культурные особенности, устройство управления, местные обычаи, связанные с распределением должностей, или финансовых потоков, то, что составляет оригинальный региональный логос Северного Кавказа, они предложили ликвидировать самым жестким (можно сказать, «фашистским» - хотя точнее «либеральным», в слюбом случае диурническим)  способом. Они хотели поставить на все экономически важные посты представителей центра (лучше, представителей партии Чубайса, которая называлась вначале «Выбор России», а потом «Союз правых сил»). И постепенно Кавказ превратился бы в некое маленькое подобие американской системы, которая и в России-то не работает, а на Кавказе бы просто все стремительно рухнуло, а прежде взорвалось.

Чубайс хотел добиться одного: разрушения имперско-федеральной модели организации нынешнего Кавказа, которая отчасти потворствует (по меньшей мере терпит), сохранению и развитию (до определенной степени) этнической самобытности, которая основана на принципе двух уровней логоса, двух уровней рациональной организации общества, и перехода на западническую модель, где доминирует только один логос национального государства.

Я был категорическим противником этой модели и, слава Богу, она не пошла, но на какой-то момент либерал-западник, демократ и сторонник толерантности Чубайс смог убедить российских военных, которые недалеко ушли по интеллектуальному уровню от «хорошо сидящих» (спящих) представителей нашего великого этноса, в том, что это правильно. И в данном случае инерциальный милитаризм российских военных чуть было не совпал с либерал-«фашизмом» наших демократов. Этот проект уже обсуждался, его уже приносили Путину, но, с моей точки зрения, это вызвало бы катастрофу.

Нас сейчас не интересует оценка этого проекта, хотя это очень показательно. Речь идет о принципе – о модели понимания общего и локального логоса. Мы живем в рамках Империи. Российская Федерация до сих пор является обрезанной, сокращенной, но империей. Это, кстати, доказывают события августа 2008 года, когда мы присоединили Южную Осетию и Абхазию к своей зоне интересов, поддержали, а потом и признали их независимость. Это означает, что Россия до сих пор мыслит себя немножко шире, чем границы национального государства.

Северный Кавказ представляет из себя двухуровневую модель социально-логического устройства. С этим мы будем сталкиваться постоянно, если только попытаемся, например, нарушить этнический баланс местной элиты, назначаемой на разные должности исходя из преинадлежности к тому или иному этносу. Это ярко видно не только в Дагестане, где, по сути, эта система функцуионирует вполне официально, но и в других республиках Северного Кавказа. В  каждой из этих республик, админстративные границы которых чаще всего не совпадают с этническими границами, существуют собственные модели, свой местный локальный социальный логос, который соответствует балансу сил, интересов, и представлений местного населения. По сути дела, это некие «царства», которые находятся внутри России, с автономным руководством, и  если перегнуть палку и не учитывать специфику региона, то, естественно, конфликты будут неизбежными, и Кавказ будет продолжать оставаться пороховой бочкой Российской Федерации.

Иерархия логосов (от федерального к локальному)
 
Для России регионоведение - это чрезвычайно важная профессия. Особенно она чрезвычайно важна для Северного Кавказа. Здесь наличествуют и научный, и исторический, и этнологический, и социологический, и конфликтологический потенциал, и просто сосредоточие жизненных энергий, которые представляют собой уникальное явление и большое значение.

Изучать с позиций регионоведения Северный Кавказ - это дело чрезвычайно интересное, насыщенное и очень важное. Но, прежде всего надо понять, что мы изучаем иерархию логосов. И если вы начинаете заниматься проблемой Чечни, Дагестаном, Кабардино-Балкарией и т.д., первое, что надо сделать, это построить и описать модель взаимодействия в них

•    федеральной власти (общероссийский логос),
•    местной официальнй власти (формальный региональный логос) и
•    неофициальной социо-политической и социо-культурной структуры (логос традицинного общества – сюда включается этническая, реигиозная, историческая, эконмическая специфика).

Изучая структуру этих логосов, вы обнаружите, что «вот здесь действуют законы Российской Федерации». Да, безусловно, где-то они действуют, потому что речь идет об Империи и определенное количество законов, определенные элементы, безусловно, общеобязательны для всех территорий. Но их трактовка и применение в разных регионах, например в Ингушетии, я уж не говорю про Чечню, представляют собой совершенно иную – вполне самобытную реальность, таящую множество сюрпризов. Эта реальность в регионоведении практически не описана, не исследована и не систематизирована. Силовики и военные специлисты публикуют иногда (фрагментарно  эпизодиччсеки) списки структур преступных группировок, нелегальных джамаатов, западных фондов, действующих против российских интересов и т.д., но из этих обрывочных данных невозможно составить полноценной картины о том, что там происходит. В каждой точке Северного Кавказа есть своя религиозная и этническая специфика, которая что-то легитимирует из того, что по российскому законодательству является противозаконным, а в чем-то совпадает с российским правом. Одной из главных задач глубинного регионоведения является создание второго уровня логоса на Северном Кавказе.

Мы знаем, что в Кавказском регионе есть централизованные структуры Российской Федерации (полпред, организации, где происходит вертикальное назначение, например, ФСБ, военные структуры, т.е. носители центрального логоса), но есть и носители локального формального логоса, как, например, главы административных образований, президенты Ингушетии или Чечни, премьер или руководитель Госсовета в Дагестане. Это уже фигуры, которые в значительной степени имеют не просто совершенно специфическое место в обществе, но и совершенно иную логику поведения. Они, в свою очередь, связаны с третьим уровнем докального логоса – неформальным.

Нартский эпос и его социологическое значение

Исходя из той социологии глубин, важно отметить, что мы сталкиваемся не только с локальным логосом, но и с бессознательными компонентами, которые находятся еще глубже. Помимо шариата, который сам у нас находится где-то в полуподполье, помимо адата, который у нас не признан (это право некоторых горских народов в основном тюркского происхождения, но наличествующее и у вайнахов), помимо различного рода местных уложений уже, позднеимперского или даже советского периода (сложное распределение государственных постов между этносами в Дагестане), есть еще более глубокие пласты, которые либо объединяют кавказские народы, либо их разделяют между собой, даже подчас в рамках одного и того же национально-административного образования.

Речь идет, в частности, о таких, структурах традиционных символических комплексов, которые в обычной жизни подчас мало заметны, но когда мы начинаем глубже изучать проблему, мы с ними сталкиваемся. В качестве одного из таких примеров, именно примеров, следует обратить внимание на народы, у которых сохранились предания из цикла нартского эпоса.

Нартский эпос несет в себе элементы древних индоевропейских мифологических и религозных структур – скифских и сарматских.

Исходя из той модели бессознательного, которую мы рассмотриваем, это крайнее (экстремальное) издание диурнического мифа. Там речь идет о божественных героях нартах, об их богах, об их подвигах и об их похождениях. В центре эпоса лежит воспевание личного героизма, бесконечного мужества, воли и отсутствия каких бы то ни было преград для ее реализации. В финальной стадии эпоса герои-нарты восстают не только на все, что препятствует осуществлению их планов, но, в конечном итоге, и на Бога. В абхазском гербе изображен герой этого эпоса Сосруко (Сослан), который, скача на коне, пускает стрелу в небо. Идея солнечного героического мифа, доведенного до предельных героических высот диурна, составляет основу нартского эпоса.

Нартский эпос в той форме, в которой он сохранился, несет на себе следы периодов, которые предшествовали возникновению и структурированию как дервне-иранской, так и индусской и древнегерманской мифологий. Это «арийский», индоевропейский диурнический миф в такой чистой и яркой форме, которую мы не встречаем нигде еще. Не случайно крупнейший исследователь индоевропейских обществ Жорж Дюмезиль выстроил свою топологию трехфункциональной модели на основе именно Нартского эпоса, с которым он познакомился у народов Кавказа.

Имея на территории России земли, где живут люди, считающие себя потомками богатырей-нартов и принадлежащие к этому культурному кругу, мы получаем ключ к глубинам древнейших психологических и мифологических архетипов. Нартский эпос - это самый чистый, пожалуй, героический миф индоевропейского цикла, который можно встретить в истории, еще свободный от каких бы то ни было рационализаций.

Какие народы являются носителями нартского эпоса?

В эпоху Аланского царства нартский эпос и миф, который лежит в его основе, получили ширкое распространение среди всех народов Северного Кавказа, которые либо вошли в состав этого царства, либо испытали влияние эпоса через алан (нынешних осетин), в среде которых этот эпос стал складываться еще в XII веке до нашей эры. С этногенетической и исторической точек зрения наследниками первых составителей нартского эпоса, то есть, скифов и сарматов, являются осетины. Осетинский этнос является струйкой, связывающей носителей нартского эпоса с теми кочующими по территории Евразии «арийскими» индоевропейскими племенами, от которых отделились иранцы и индусы. Кочевые арии остались в этих степях и сохранили в значительной степени древние предания в незапятнанной форме. В этом отношении осетины представляют собой, с этнической и мифологической точки зрения, уникальное явление, которое связывает нас, живущих сегодня исследователей, регионоведов, социологов и просто жителей России, с древнейшими истоками изначального индоевропейского мифа.

Осетины имеют родство с многими народами нашей страны, они же жили практически до Киева на юге; часть алан доходила до Тамбова и смешивались с местными финно-уграми и славянами. Осетины, их в свое время называли асы, расселялись по всем этим территориям и где-то враждовали со степными тюркскими племенами, где-то входили с ними в союзы. Аланское царство балансировало между Ираном и Византией, умудряясь сохранить независимость с VI по XII века, конкурируя с Хазарским каганатом и соседними империями.

Аланский культурный круг распространлся до середины центральной Русской равнины. Это был огромный осетинский мир, который в значительной степени повлиял и на русский эпос, особенно на богатырский эпос и на русские сказки, предания и легенды. Там, где в русской мифологии мы видим яркий диурнический дуализм, отчетливо героические элементы, описания богатырей и их непокорного буйного нрава, вполне различимо именно кочевое арийское и, скорее всего, аланское влияние. Осетины это в каком-то смысле ключ к дешифровке диурнических вкраплений в русское преимущественно ночное  бессознательное. Это чрезвычайно ценно, поскольку в русском народе  наблюдается безусловный дефицит диурна. (По этой же причине так ценно для русского социума казачество). Также особенно ценны для России осетины и осетинский народ, осетинские мифы.

Я не исключаю, что принадлежность Южной Осетии к героическому культурному кругу диурна лежала в основе тех событий, которые прошли в августе 2008 года. Южные осетины до сих пор чувствуют себя частью даже не просто Осетии, а частью великой Алании, этого культурного круга, который заканчивается в Грузии (Сванетия) и простирается почти на весь Северный Кавказ вплоть до Абхазии. Сваны, рачинцы и хевсуры Грузии также упоминают нартов и нартских богатырей в своих легендах и мифах.

К этому же кругу относятся адыги – абхазы, черкесы, кабардинцы. Нартский эпос распространен среди всех черкесских этнических групп. Соответственно, черкесы представляют собой этническую группу, чье мифологическое бессознательное фундаментально проникнуто солярным мифом о диурне, о героических подвигах и диайретических символах.

Нартский эпос есть у тюркских народов Кавказа – карачаевцев и балкарцев. А также среди дагестанских кумыков. (Кроме того, эпос есть среди народов Дагестана у аварцев). И хотя, конечно, этот эпос совсем не тюркский со всех точек зрения, а именно индоевропейский, арийский кочевой эпос, но некоторые тюрки  тоже входят в группу нартского эпоса. Боле того, один из героев эпоса солнечный богатырь Сослан (Сосруко) возводится исследователями к тюркскому имени.

Вайнахи (чеченцы и ингуши) также находятся в пространстве влияния нартского эпоса, и это многое объясняет в их психологии, их воинственности и их характере. При этом любопытно, что вайнахская (явно позднейшая) версия нартского эпоса строилась на определнной антитезе осетинской (у вайнахов в центре внимания «Орхустойцы» – противники «Няртов»). И это, кстати, объясняет, почему столь резки трения между ингушами и осетинами. Это происходит, отчасти потому что вайнахское,  ингушско-чеченское издание нартского эпоса отлично от осетинского. Некоторые фигуры переставлены, отрицательные персонажи выступают как положительные и т.д. Видимо, эпос отражает и увековечивает историю реальных трений между собой двух народов, которые долго жили рядом.

Мы знаем, что  у индусов и у иранцев боги и демоны называются симметрично обратным образом: у иранцев «дэвы» – это злые духи, а «ахуры» – это боги. А у индусов, наоборот, «асуры» – это демоны, а «дэвы» – боги. Таким образом, два народа, которые вышли из одного и того же культурного круга, по-разному поставили акценты в бессознательном. Индусы создали недвойственную систему «Адвайта» (ноктюрн), а иранцы – напротив, жестко дуалистическую религию (диурн). Получилось, что в социокульутрно иранцы и индусы во всем противоположны. Также и носители двух типов, двух изданий нартского эпоса в осетинской и вайнахской редакции представляют собой две версии этого эпоса, но только без столь очевидной, как у иранцев и индусов, маркировки режимов. Хотя эта тема может быть исследована и более пристально. Но что важно: и те и другие принадлежат к одному и тому же культурному кругу, и обладают героическим стилем поведения. Вайнахи и осетины почти во всем противоположны, кроме основной структуры бессознательного. И те, и те выращены в рамках такого фундаментального культурного мускулиноидного типа.

Таким образом, мы получаем культурный круг народов нартского эпоса. Мы можем заметить, что и другие кавказцы отличаются сходными социокульутрными чертами. Все они так или иначе ориентирвоаны диурнически. Иногда, правда, среди грузин, азербайджанцев и других нардов встерчается тип динамического ноктюрна, но это не меняет общей картины.

 Кстати, сами осетины это очень хорошо чувствуют. Например, в случае с грузинами. Они говорят: «грузины другие», подразумевая не просто, что они этнически другие, они другие психоаналитически и социологически. Осетины в них видят именно ноктюрнический, (драматический, копулятивный) тип. Это не русский тип – «хорошо сидеть», но тип посидеть и потанцевать. С точки зрения жестких, героических осетин, время провождение, которым преимущественно занимаются грузины – «бестолковое».
 
Нартовский цикл как кавказский код

Разные режимы бессознательного формируют структуру мифа, что само по себе чрезвычайно много. Кроме того, они в значительной степени аффектиурют тот локальный неформальный логос, который фундаментального трансформирует всю систему государственного управления – и в федеральном объеме, и в региональном.

Поэтому выяснение границ и свойств нартского культурного круга, его более внимательное исследование поможет корректно описать ту общую и в целом структурированную модель, которая определяет самобытность Кавказа и его этносов. Причем не с точки зрения языковой, религиозной, культурной и социальной, но с точки зрения наиболее глубинного кода, параллельной географии всего кавказского региона, предопределяющего структурирование властных иерархий, межэтничсекий баланс, отношение к федеральному центру и его преставителям, вычленить линии потенциальных конфликтов.

Особенно важно заняться этим именно сейчас, когда рухнул советский логос, и Российская Федерация застряла с выработкой новой национальной идеи. В нашей двухчастной схеме, в нашей дроби сейчас есть мифос (все тот же самый) и нет логоса, на месте логоса – вопросительный знак - ?/мифос.

Наша страна сейчас живет без идеи; логос, которым мы руководствуемся, это криво инсталлированный, совершенно не адекватный и не подходящий нам логос. Его постмодернистское, западническое издание, которое было импортировано сюда людьми, типа Чубайса, в 90-ые годы, все более и более доказывает свою неадекватность. Соответственно в отсутствие реальной идеологии, реального порядка, реального социального устройства, у нас на этом месте находится какой-то скоропалительный суррогат. Социально-политическая, социологическая модель современного российского общества не определена.

И отсюда – пользуясь сбоем федерального логоса - особенно в этнически разнородных республиках Северного Каваказа тот тут, то там возникают проекты нового объединения на этнической почве. С опорой на свое бессознательное этносы делают первые попытки предложить свои собственные локально-этнические логосы. Пока это идет довольно тихо. На сегодняшний день это абортивные попытки - это создание «Кавказской конфедерации», то «исламский проект», то «Великая Черкессия» и т.д. Но в другой ситуауии это может представлять собой боле серьезную угрозу и особенно, если в дело включится внешняя сила (например, в лице США и ее сателлетитов на Западе и на Востоке).

Два слова об исламе. Ислам на Кавказе весьма специфический. Он тоже имеет свою внутреннюю часть, свой подземный этаж, свой миф, а не только свой логос. Ваххабиты принесли ислам на Кавказ и, в частности, Чечню и в другие Республики, извне, в такой форме, в какой он никогда в Кавказском регионе не имел хождения. Это была искусственная модель, чистый логос, обращенный против своего мифоса (то есть против суфизма, национальных обычаев, против традиционных школ толкования «Корана» - мазхабов и т.д.). Такой «чистый ислам» недалеко ушел от проектов модернизации Чубайса. Ваххабитские эмиссары – это  исламские «чубайсы», желающие привнести на Северный Кавказ абсолютно чуждую народам, которые проживали здесь веками, этику и логику.

Споры о нартах: социологическое значение

Показательны также ведущиеся споры об этнической принадлежности нартского эпоса. Абхазы и черкесы говорят, что нарты – это их предки; тюрки балкарцы говорят, что они сами являются чистыми аланами и т.д. В данном случае идет спор за этническое присвоение локального логоса, то есть попытка перевести миф из бессознательного в сознательное и вырастить на нем свой этнический логос, которым можно руководствоваться в практических социально-политических целях. Спор о принадлежности эпоса никогда раньше не велся с такой остротой и с такой практической привязкой, пока прежние царистские или советские логосы были достаточно мощны, и этим тенденциям просто никто не давал хода. Соответственно, у этносов Кавказа не было проблемы, как рационально поступить со своим бессознательным и построить на этом основании региональную политическую или государственную систему. Это было заведомо исключено при сильном общероссийском имперском логосе. Когда этот общеимперский российский логос ослаб или стал опускаться в постмодерн, потеряв мощь, стройность, вкус и привлекательность, проявились попытки создать на Кавказе проект того или иного толка, выведя логос из преданий, сновидений, архетипов и мифов. Все это и породило нарастающий конфликт вокруг нартского эпоса, который сейчас разгорается между черкесами (включая адыгов, кабардинцев, абхазов), балкарцами (претендующими на то, чтобы быть прямыми потомками алан) и осетинами. С исторической точки зрения, с точки зрения этнологии и истории религии, правы только осетины, но это не важно, потому что мы уже много раз видели, как народ называется именем своих завоевателей, или именем того народа, который формирует элиту. Как русские называются русскими, хотя русской как раз была варяжская дружина. Или галло-римляне, которые называются, я говорил, французами, хотя франки - это немцы, немецкое племя. Точно также «аланами» являются в широком смысле не только осетины. Этнически ими являются осетины, это совершенно однозначно. А вот в культурном смысле «аланами» являются те народы, которые входили в Аланское царство и сохранили в качестве фундамента ставший основой мифологического пространства нартский эпос.

Нартский эпос, изучение его влияния, его структур, полемики вокруг него, является фундаментальной платформой для корректного понимания проблем Северного Кавказа. Увы, эта тема находится на периферии научного внимания. Ей занимаются фольклористы, но игнорируют социологи и регионоведы. Она очень слабо исследована. Стоит только капнуть, и обнаружится множество интересного материала, не систематизированного исследователями. Кавказ в значительной степени - это родина нартов. Важно проследить отношение нартского эпоса к современным социально-политическим процессам, к попытке выработки, разработки локального регионального логоса для тех или иных народов, внимательно разобрать сюжеты, общие у этого логоса с русским фольклором, а также определить место казачества по отношению к этим уже оформленным в готовую систему диурническим мифам.

Оказачивание русских

Мы уже говорили о казачьей специфике, о том, что казаки - носители особого бессознательного. Какова мифологическая подоплека казачества? Я много раз был в Старо-Черкасске, там есть интереснейшие исторические выставки, но практически ничего нельзя узнать о казачьем мифе. Многое можно узнать о жизни казаков, о походах, их завоеваниях, их быте. Все это очень ценно, но миф казачества, бессознательная структура казачьего диурна неизвестны. Казачье бессознательное было диурном. В этом нет вообще ни малейших сомнений. Мы видим в казачестве воинский тип, совершенно  мускулиноидную со всех точек зрения часть русского социума. А вот о глубинной мифологии казачества, мы как раз знаем очень мало. Я думаю, что если кто-то из социологов глубин заинтересуется этой проблематикой, то это будет чрезвычайно перспективно.

В свое время в 90-е молодые люди, которые интересовались казачеством, годы принесли мне проект. Он, в целом составлен наивно и бестолково, но сама идея была неплохая. Она заключалась в том, что на основании казачьего уклада надо организовать Россию как таковую, то есть, по сути дела, оказачить всех русских, привить им вместо феминоидного ноктюрнического бессознательного, мужское мускулиноидное, героическое – сказали бы мы в терминах социологии воображения (социологии глубин). Это наивно, но вместе с тем интересно, потому что в конечном итоге, если сверху нам так и не будут давать никаких нормальных логических имперских инструкций, не будут делегировать внятного общефедерального логоса, нам ничего не останется, как опереться на то, что является наиболее ценным и организованным, упорядоченным  в нашем собственном народе (пусть в его региональном локальном измерении).  Потому что бессознательное этноса всегда живо, оно не может исчезнуть, и как бы далеко не заходил нигилизм властных элит, все равно он затрагивает в основном уровень рациональный.

Нигилизм и потенциал воображения

Сейчас идет колоссальная деградация нашего общества, доходит до нижних точек распада – чего стоит российское телевидение, с его «юмором», с его пошлостью, с его «гламуром»… Но обратите внимание, чем важна социология глубин. Деградация общества на уровне логоса может дойти до нулевой отметки, до полного нигилизма, и тогда можно будет сказать, что эта отметка – ничто. Но у нас всегда есть дополнительный этаж. Социологи глубин знают, что только для логоса существует ничто, только логос в своей двоичной системе способен оперировать с такими абстрактными понятиями – нечто/ничто. Но ниже, чем само логическое ничто, ниже, чем эта низшая ступень деградации и развала, начинается самое интересное: там спят наши коллективные мифы, наши глубиные представления, динамика нашей этнической жизни, наши первичные рефлектрные реакции. Вообще говоря, настоящая жизнь начинается в режиме воображения.

И мы как раз и пытаемся перетолковывать, и поэтому жить весело и интересно даже в самых экстремальных условиях. Если бы было по-другому, то вся жизнь приобрела бы исключительно механический характер.

Все наиболее живое: любовь, эмоции, реакции, энергия человеческой жизни, ужас, наслаждение, взлет, битва берутся из воображаемого перед лицом смерти. Практически вся человеческая культура, человеческая история это не что иное, как реакция воображения на смерть. Поэтому современный крах российского логоса, хотя, разумеется, и носит отрицательный характер, но это еще не крах нашего бессознательного, потому что краха бессознательного быть не может. Другое дело, в каком виде это бессознательное появится на поверхность, если этот логос пройдет в своей деградации еще несколько финальных этапов.

В такой ситуации принципиально важно, чтобы внутренняя структура мифа сохранилась, и чтобы кто-то о ней помнил, ее изучал, в ней разбирался. Иначе в какой-то момент некому будет успокоить людей, чувствующих как из глубин понимается нечто неповоротливое, неосознанное, пугающее. Это всего лишь миф, скажут тогда специалисты по глубинному регионоведению, не волнуйтесь. Возможно, для кого-то это будет облегчением, а для кого-то и руководством к действию.

Мифология казачества

Проблематика социологии бессознательного сейчас внедряется в наиболее крупных социологических центрах России. В других странах существует более 50 лабораторий по изучению структуры мифа и важно было бы организовать лабораторию по изучению бессознательного донских казаков. Это, мне кажется, чрезвычайно интересная вещь, способная обнаружить те пласты, которые в свою очередь, объяснят нам и исторические факты, и закономерности развития казачества. Эти пласты покажут и то, какую созидательную функцию на новом социально-историческом этапе могут выполнить казаки как социальная идентичность значительной части жителей русского юга.

Восстание локальных логосов

Дальнейшая деградация государственной идеи откроет новые грани и потенциальные возможности по выработке региональных логосов, которые будут пробиваться из своих локальных бессознательных матриц. Если имперская линия ослабнет, то начнутся отдельные  спорадические вспышки малых региональных (иногда, этнических) идей. При определенных обстоятельствах это породит конфликт с общегосударственной системой. Как он будет развиваться - как восстание региональных логосов, сталкивающихся с деградирующим имперским логосом, или как-то иначе, это пока трудно описать. Но видимо все-таки, к огромному сожалению, в какой-то момент этот процесс войдет в острую стадию.

Для того, чтобы подготовиться к этому, для того, чтобы понять и описать это, для того, чтобы систематизировать это, изучить, и нужны такие дисциплины как глубиное регионоведение и научные и образоватлеьные учреждения, где это изучается. А в пространстве Северного Кавказа это имеет еще самый практический, прикладной, в высшей степени актуальный характер.