Евгений Головин: поэзия, алхимия, мифомания - анонс семинара

Центр Консервативных Исследований и Кафедра социологии международных отношений представляют серию еженедельных интеллектуальных семинаров социологического факультета МГУ под руководством профессора А.Г. Дугина.

Прямая трансляция семинара на сайте  www.evrazia.tv.

В семинаре принимают участие: Е.Е. Головина, Г.Д. Джемаль, С.А. Жигалкин, В.И. Карпец. 

Основной доклад на тему «Евгений Головин: интеллектуальная топика» сделает профессор А.Г. Дугин.

Для аккредитации на семинар необходимо выслать ФИО на адрес seminar@socio.msu.ru не позднее 31 мая. Справки по телефону (495)939-27-45.

Тезисы доклада профессора А.Г. Дугина «Евгений Головин: интеллектуальная топика»:

Часть 1. Искусство чтения

1. Определение места фигуре Евгения Головина представляет собой серьезную научную проблему. Существует ряд деятелей в мировой культуре (философии, искусстве, науке), которые выпадают из всех существующих номенклатур.

Головин относится именно к ним: это человек без профессии, без конкретной сферы специализации, -  человек, вмещающий движение по бесчисленному числу направлений, распускавшийся подобно цветку,  одновременно во все стороны бытия.

2. К какой области его отнести: к поэзии, философии, культурологии, переводческому искусству, эзотеризму? Однажды он в отношении одного выдающегося лица предложил термин «парлёр» - parleur, не «нарратор», не «рассказчик», а «парлёр». О себе же он говорил как о «профессиональном читателе». А может этот «парлёр» и есть сам Е.В.Головин? Парлёр или профессиональный читатель?

3. По этому поводу стоит в качестве пропедевтики описать то, как Головин читал. Это было настоящее искусство. Во-первых, он всегда читал книги на оригинальном языке. Во-вторых, он практически никогда не читал книгу одну, саму по себе. Если Головин открывал книгу какого-либо автора, то можно было сразу же  сказать, что он прочтет все произведения этого автора, изучит их до мельчайшей детали. В-третьих, он тщательно знакомился с контекстом, в котором автор писал – то есть стремился прочитать все возможное об этом авторе и о среде; таким образом, он читал и то, что писали вокруг этого автора, люди, так или иначе имевшие к нему отношение (из того же круга, критики, референтные персоны и т.д.). В-четвертых, он реконструировал на этом основании общую суть послания, переводя его в свой контекст – и именно эту, обработанную долгим размышлением и чтением мысль других писателей и философов, он мог кратко, особым поэтическим жестом,  рассказать другим (когда было настроение). В-пятых, он всегда искал в тексте «тайное», «сокрытое», то неявное, что пробуждало его интерес, в очень тонком режиме – тогда, когда он вглядывался в текст несколько зажмурившись, как бы лениво, полусонно – давая возможность своей гениальной интуции проникать в строки подобно тому, как вода обнимает сразу весь сложный рельеф обтекаемой ею поверхности; отсюда он мог вынести такие нюансы, которые – можно сказать – в самом тексте вообще не содержались ( вспомним его интерпретацию повестей Жюля Верна и Эдгара По, подробно описанную в книге «Приближение к снежной королеве») .

4. Именно чтение – такое глубокое, фундаментальное чтение – лежало в основе и его «рассказов», и его переводов, и его текстов (при том, что собственно тексты в его жизни были далеко не самым главным – он свободно мог ничего не писать и большого значения написанным работам сам никогда не придавал).

5. Проработанный таким образом один автор – а так он прочел тысячи авторов (!) – становился для Головина его «знакомым». Иногда – под настроение – он знакомил с ним и других. Таким образом, им созидался мерно и интенсивно целый круг прочитанных текстов. При этом и сами эти тексты, и авторы, и даже выловленные пронзительным сознанием Головина детали становились живыми элементами особого референтного поля. Головинское чтение порождало особую архитектуру эйдетического мира. То, что проходио сквозь его чтение, оживало и занимало свое место в особом сконструированном им и только им пространстве.

6. Это пространство есть топика, метрическая география идей, имен, образов, концептов. Эта топика разительно отличалась (и отличается) от любых референтных структур, сложившихся в интеллектуальных кругах с 1960-х годов и до нашего времени. Головин осознанно развертывал свои ряды и герменевтические сферы на дистанции от всего остального. Это был герметический круг, совершенно закрытый для внешних воздействий и замаскированный от любопытных и неделикатных глаз отталкивающей магией. Как правило, Головина окружали, как стражи порога, внушающие страх и отвращения аколиты.

Часть 2. Семантический круг

1.  В какой области культуры располагался герметический круг Евгений Головина и его семантические поля? Довольно приблизительно можно сказать, что он лежал в области пересечения нонконформистской мистики, радикального искусства и антисовременной (критической) философии. В западной культуре ХХ века есть только одна фигура, которая так или иначяе напоминала отдаленно этот тип – Юлиус Эвола, традиционалист, дадаист, поэт, художник, политик третьего пути, маг, декадент. Эвола и его учитель Генон настолько же далеко отстоят от смежных с ними по типу и интересам людей, как Головин отстоял от интеллектуальных кругов (всех без исключения) СССР/России второй половины ХХ века (включая первое десятилетие века XXI). А, может быть, Головин отстоял еще дальше.

2.  С Эволой и Геноном, с традиционализмом, Головина связывает не только обособленность, но и многие общие позиции, политические и исторические предпочтения. Прочитав Генона и Эволу, а Головин их прочитал первым в огромной, занавешенной железным полотном стране, и самое главное – как он их прочитал! – Головин опознал в них очень близкое для себя начало. В его семантическом поле эти авторы и все, кто их окружал, заняли центральное место.

3.  Но в этом круге фундаментальными реперными точками были Ницше, Хайдеггер, Рембо, Бодлер, Фулканелли. От них лучами расходились нити к тем линиям, эсхатологическим венцом которых они были – к европейской философии (вплоть до Платона и досократиков, Головин блестяще знал особенно неоплатоническую традицию), к европейской Средневековой куртуазной поэзии (труверов), к гигантскому полю алхимической, магической и инциатической литературы (вплоть до гримуаров и темных по смыслу манускриптов), к неполиткорректным течениям в политике, к истории тайных орденов и оккультуных обществ.

4.  Таким образом, семантический круг, выстроенный Головиным, может быть формально описан – как нечто напоминающее школу, течение, учение, теорию, стиль, направление, доктрину.

5.  Я думаю, что соответствующим термином является круг, герметический круг, семантический круг, где сам Головин был центром, динамичным полюсом.

Часть 3. После Головина

1.  По мере того, как проходит время с момента ухода Евгения Головина, масштаб этой фигуры прояснится и возрастает не только для тех, кто и так был ослеплен и затронут им, но и определенными наблюдателями со стороны. Открытие Головина, на мой взгляд, еще только начинается, и все главное впереди. Головин, его значение, его образ, его послание – всё этот будет только расти. Вспомним, что происходило с фигурами Генона и Эволы. При жизни они были малоизвестными экстравагантными маргиналами. Но сегодня имя Генона – это синоним эзотеризма в ХХ веке, а Эволу значют среди представителей «третьего пути», наверное, больше, чем какого бы то ни было другого автора. ХХ век тонет в тени этих гигантов. Все интеллектуальное содержание России второй половины ХХ века превращается в пыль в сравнении с Головиным; он отменяет это содержание, дезавуирует его релевантность. С ним несравним никто.

2.  Какова судьба этого герметического круга, этого семантичнского поля сейчас, когда Головин ушел? Способно ли оно сораниться и быть в его отсутствии? Воспроизводимо ли это явление. Это открытый вопрос. С одной стороны, да. Как, например, в суфийских тариках ушедший учитель остается в форме своего присутствия в качестве кутба, полюса. Обращаясь к нему можно установить связь с источником вдохновения, инспирации. Культ могил великих учителей (мазоры) связан с передачей прямого присутствия. Как полюс Головин не умер и не мог умереть, он сам не верил в смерть. Его присутствие, в каком-то смысле не меньше, и не больше, чем раньше. Но с другой стороны, какая парадоксальная разница между Эволой и эволаистами, Геноном и генонистами, Ницше и ницшеанцами, Кроули и телемитами… Как только полюс покидает здешний мир, поднимается волна обезьянствующих пустых теней, симулякров. Можно ли уберечь наследие Головина от этого? Наверное, нет. Сам он сделал все возможное, чтобы остаться на дистанции от всех. И какую-то защиту он своему семантическому кругу обеспечил. Но энергия симулякра разрывает ткани всех оберегов.

3.  Если мы заинтересованы в сохранении защиты метода, стиля, образа, духа образа мысли Головина, как нам продолжать хранить этот герметический круг?

Я думаю, здесь есть несколько направлений:

·  читать тексты так как читал Головин (помещая узоры текста в герменевтический и герметический круг)

·  продолжать исследовать и осмыслять те линии, которые он исследовал и осмыслял (а они выводят нас на гигантские семантические поля)

·  собирать, сохранять и восстанавливать его наследие во всем его многообразии

·  отдавать дань ему и его фигуре, честной преданной памятью, преклонением перед авторитетом, восприятием его не просто как писателя, культурного деятеля, но как жреца, учителя, наставника

·  жить в этой онтологической зоне, зоне абсолютного толкования.